Мужчина пытается сглотнуть, испытывая во рту адскую сухость, но у него ничего не получается, так как мешает вставленная в рот трубка.

«Какого…» — пронзает сознание мысль и в ту же секунду гаснет, наваливаясь на веки всё той же сонливостью. Перед тем, как закрыть глаза, он успевает запечатлеть выкрашенные белой краской стены и расположенное возле изножья удобное кресло.

В следующий раз, когда Вал снова пришел в себя, он отчетливо почувствовал присутствие постороннего. Его голос был смутно знакомым и располагал к доверию. Мужчина ещё не успел открыть глаза, как незнакомец склонился над ним, и сам разлепил его веки, светя на зрачки специальным медицинским фонариком.

— Зрачки сужаются, реакция в норме. Отлично, — бормотал он себе под нос, параллельно делая пометки в истории болезни. — Валентин Станиславович, вы меня хорошо слышите? — позвал Дударева, добродушно улыбаясь. — Если да, моргните.

Вал шевельнул губами, но голос… он будто исчез. Горло драло так, словно песка нажрался. Язык тоже не слушался, как и в принципе, всё тело.

— Нет, нет, — вовремя пресекли его порыв, выставив вперед ладонь. — Достаточно будет просто моргнуть. Ваши связки ослабли и вряд ли вы сейчас сможете что-то сказать кроме хрипа. Не расстраивайтесь, это всё поправимо.

Вал прикрыл веки, испытывая умиротворение он временной темноты, и снова открыл их, начиная постепенно осознавать происходящее: оказывается, он находится в больнице и этот незнакомец ни кто иной, как…

— Я ваш врач-реабилитолог, Никита Федорович. Вы были в коме четыре недели вследствие автомобильной аварии. Моргните, если понимаете, о чем я сейчас говорю.

Темно-серые глаза заволокло туманной дымкой непонимания. Как четыре недели? Бред. Получается, всё это время он не спал, а тупо лежал в отключке?

Окинув помещение вялым взглядом, Вал растерянно кивнул, пытаясь выцепить из обрывков воспоминаний нужные фрагменты. Как только реабилитолог сказал об аварии, у него перед глазами пронеслись расплывчатые картинки столкновения с микроавтобусом, а что дальше?.. Было же что-то ещё… Странно. Сколько ненапрягал память - так ничего и не вспомнил.

Не имея возможности произнести хоть слово, он машинально, не отдавая отчета действиям, растерянно скосил взгляд на поврежденное огнестрелом левое предплечье, отчего Никита Федорович сдержанно кивнул, отмечая частичную амнезию.

— В вас стреляли, — ответил на застывший в глазах вопрос. — Рана затянулась, остался небольшой шрам. Так, дефект, на который не стоит обращать внимания. Меня волнуют ваши легкие, кивните, если вам тяжело дышать.

Вал с трудом успевал за ходом обследования, пытаясь не упустить ни единого слова. Хотелось вскочить, стряхнуть с себя сковывающее каждую мышцу онемение и вдохнуть на полную грудь, только… не получалось. Её будто стянули металлическими прутьями и с каждым вдохом сдавливали всё больше и больше. Этот переход от молчания к первому осмысленному действию дался ему с огромным трудом.

Однако стоило сделать глубокий вдох, как он тут же мучительно застонал, закусывая зубами ненавистную трубку. Голова стала ватной, в ушах поднялся непонятный шум. Сознание, и то стало двоиться, плывя перед глазами размытыми пятнами.

— Тише, тише, я понял, — навис над ним реабилитолог, осторожно удерживая за плечи. — Наташа, трубку! — отдал распоряжение, продолжая наблюдать за показаниями приборов. — Так бывает при сильном травматическом воздействие на грудную клетку. Нужно время на восстановление, не переживайте, всё поправимо, — и протянув дезориентированному Валу указательный палец, попросил сжать его со всей силы.