— Какое счастье? — опомнилась Таня, бросив сестре в спину. — Марину свою лучше надоумь. Какая-то сцикуха ещё будет права качать. Да щас. Это ж надо додуматься. Ну не дура, а? А если бы не спасли? Я в шоке, — повернулась ко мне, тяжело дыша от возмущения. — Как можно быть такой бестолковой?

Вздохнув, я, наконец смогла расправить пальцы, оставив на ладонях красные полумесяцы.

— Она любит его, Тань. Сильно. Это я виновата. Хорошо, что нашли и время доставили в больницу. Я бы точно рехнулась, сразу две смерти одним махом. Не дай бог.

— О-о-о, давай ещё из-за неё начни убиваться! Ты Марину не знаешь? Меня тоже по молодости бросали, но я почему-то таблетки не жрала. Не удивлюсь, если это было подстроено.

Чтобы Таня там не говорила, а легче от этого не стало. Марина была готова покончить жизнь самоубийством из-за отвергнутой любви. А кто стоял за всем этим? Я! И мне было абсолютно всё равно, продуманным был этот шаг или полученным в результате эмоционального всплеска.

— Ты не понимаешь, — попыталась объяснить, но сил не осталось. Такое опустошение внутри. Не за что ухватиться. Только тяжесть на плечах непосильная и тошнота, ставшая уже привычным явлением. Правда, меня никто и слушать не стал.

— Всё я понимаю. В жизни всякое бывает. Но что бы вот так… Когда бестолочь-дочь умница, а к родной сестре едва не с кулаками, не разобравшись до конца – это жесть. Я уже говорила тебе: хватит рвать сердце. Из-за тебя никто не потревожился и не вспомнил. И между прочим, ты тоже могла умереть, — посмотрела на меня с тревогой, взяв за руку. — Я же вижу, Юль, всё вижу. У нас ведь как в жизни – стоит раз оступиться – и всё, изгой. Клеймо на тебе несмываемое. А почему так, кто стал тому виной – всем по барабану. Судят по одежке, наплевав на саму душу. Видишь, никто тебя и слушать не стал. Рассмеялись в лицо. Конечно, блин. Маринка – ангел невинный, а ты – тварь неблагодарная, изменившая мужу с её женихом. Что ты там чувствуешь, как пришла к этому, что пережила – никого не волнует. Важен результат. Валу вон смерти пожелали, позабыв, как ещё недавно в рот заглядывали да пылинки сдували. А теперь что? Марина с Глебом пострадавшие, белые и пушистые, а вы… — махнула в сердцах рукой. — Я тебе так скажу: Глеб мог разрешить всё мирным путем. Любви нет, нечего спасать. Так нет же, так неинтересно. Ему лишь бы побольнее сделать и жизнь всем переср*ть. И Марина такая же. Ещё и беременность её тут с суицидом… Не знаю, как всё сложится дальше, но мне реально страшно.

***

Домой тоже ехали на такси, попросив водителя домчать нас по нужному адресу как можно скорее.

Оказавшись в салоне, я сжалась в сплошной болезненный комок и отдалась на волю пережитых только что эмоций. Внутри месиво. Кровавое. Кричащее. Никогда не загадывала наперед, опасаясь сглазить, а теперь даже боялась представить, что будет через час.

Корила себя, что поддалась чувствам, потеряла над ними контроль. Может, зря приехала? Возможно стоило дождаться всё-таки Глеба? Теперь, когда узнала про Марину, не удивительно, что он мог задержаться.

Сдавленно застонав, представила картину, как он приходит с Сашкой в гинекологию, а меня нет. Что можно подумать, особенно когда на каждом углу только и разговоров о покушении на Вала? Зная вспыльчивость мужа – даже напрягаться не стоило. Возьмет и приведет угрозу в исполнение со своим извечным «я же предупреждал». И живи с этим, как хочешь. Сама, называется, виновата. О реакции матери старалась не думать. Не было ни сил, ни желания.

Будучи взвинченной до предела, на этот раз не стала ждать Таню, и как только водитель остановился у высоких ворот, выскочила из салона, опасаясь не застать сына дома. Взбежав на крыльцо, потянула на себя дверь… да так и обмерла с ухнувшим вниз сердцем, поняв, что та закрыта на ключ, а значит, дома никого нет.