— Слушай, Тань, а может, — подняла лицо, загоревшись надеждой. — Сашка у мамы на посёлке? Да, да, — принялась вытирать слёзы, изучая комнату. Документы! Если документы дома – Глеб просто отвез сына в деревню. Тогда не страшно.

С замиранием сердца бросилась в нашу с Глебом спальню, к письменному столу и, выдвинув средний ящик, проверила наличие картонной папки.

Мамочки…

— Нет! Не-е-е-ет… — заломила руки, обнаружив очередную пустоту. Накрыла голову руками, чувствуя, что максимум, на который я способна. Дальше только дурка. Всё, через что прошла, было только ради сына. Ради него терпела, молчала, жила мечтами. Теперь всё потеряло смысл. — Тань, как же я буду без сына? Где мне искать его? Я же ради него любить не решалась, Вала от себя гнала, не подпускала…

Таня нерешительно вошла в спальню, словно чувствуя себя лишней, и подошла ко мне, вытирая украдкой скатившуюся по щеке слезу.

— Найдем, не переживай, — заверила пылко, шмыгнув носом. — Ты – мама, самая лучшая, самая любящая и заботливая. Ты сколько сил и любви вложила в Сашу, мне ли не знать. Никто не имеет права вас разлучать. Только не опускай руки. Помнишь, ты обещала?

Она обнимала меня, успокаивала, я же вяло кивала, чувствуя себя словно сомнамбула. Проще простого что-то пообещать. А вот сдержать данное слово, когда каждая клеточка отдавалась тупой болью – невозможно. К кому обратиться, если дома ни одного документа. Кто я, что я? Ни паспорта, ни документов на дом, ни свидетельства о рождении сына. Даже трудовая – и та исчезла. Кому я что докажу?

Потеряла счет времени, отделилась от реальности. То, что было ещё с утра: сдача анализов, УЗИ, пререкания с медсестрой, мои надежды и мечтания – сейчас казались такими далекими, будто из прошлой жизни. Я смотрела на себя словно со стороны и не верила. Не верила, что это всё происходит со мной. Это не моя жизнь.

Таня потащила меня на кухню, приговаривая, что на голодный желудок никто ничего не предпринимает. Для начала стоило перекусить, выпить успокоительного чая, а потом уже лезть на амбразуру.

Я обессилено переставляла ноги, позволяя управлять собой, будто безвольной куклой, а потом бессмысленно смотрела в окно, закрывшись от всего мира в собственной темнице. Стоило разработать хоть какой-то план, но я не могла сосредоточиться даже на элементарном перекусе. Прижав к груди Сашину пижаму, вдыхала её запах и вспоминала проведенное вместе время, параллельно виня себя за то, что поставила собственные чувства превыше его чуткого и такого ранимого сердца. Господи-и-и, и чем я только думала? Я ведь знаю, что он тоже страдал. Знаю, что в этот момент он плакал навзрыд, требуя вернуться домой. Что отказывался есть, капризничал. Я до обморока переживала за его венозную дисплазию, опасаясь, как бы бурые пятнышки не дали рост из-за эмоциональных нагрузок.

Вырвала меня из горестного транса ворвавшаяся на кухню Зыкина. Она начала активно жестикулировать, показывая в направлении гостиной. Оказывается, пока я смотрела в одну точку, зазвонил стационарный телефон, и она сходила узнать, кто это так усердно пытается к нам достучаться.

— Юль, там это… Глеб на связи.

— Что?.. Глеб? — поднялась из-за стола, не поверив своим ушам. К приготовленной наспех яичнице так и не притронулась. Если до этого есть не хотелось, то теперь и подавно.

— Угу. Орет, как ненормальный, — пошла за мной в гостиную, вытирая об полотенце руки. — Насколько я поняла, он позвонил в отделение, а тебя там нет. Видимо, не ожидал, что ты вернешься домой.

Я резко схватила трубку, почувствовав небывалый прилив сил. Злость взбурлила кровь, придав лицу яркий румянец. Да пошел он со своими воплями. Кто он вообще такой, чтобы качать мне права?