Зверь растопырил лапы, готовый разить все, до чего дотянется. И с боевым «мявком» стал извиваться, стараясь вывернуться из крепкой хватки врага. Кончик хвоста бешено вращался.

Кэп не мог больше смотреть в глаза Эли и, испытывая невероятный ужас пополам с невероятным облегчением оттого, что можно больше не сдерживаться, схватил девушку за плечи и прижал к себе. Прижал, как давно мечтал, как не раз снилось ему холодными одинокими ночами на станции. Реальность оказалась еще лучше, Эли была маленькой и теплой, и даже желтые карлики не заставят его разжать руки. К черту йелонцев с их крейсером, к черту новый цикл, к черту Тииза, к черту Коробочку…

— Не лечится. Выводится, — невозмутимо дополнил ответ Уших, ставя бешено дергающегося кота на стол, легким нажатием на одну ему известную точку на шее животного обездвижил его и добавил:— Так сказать инструкция к ампула.

Лапы обмякли, кончик пушистого хвоста поник. Такого позора кошачий род не знал никогда. Осталось только разрешить жуку помочиться в свой лоток, но после этого путь один, выпить валерианы и отправиться в кошачий рай. Это, видимо, где-то на верхних ярусах, куда не пускают жуков. И правильно делают, между прочим.

— То есть ты сам этой ампулой никогда не пользовался? — уточнил капитан.

— Нет. Раньше не на ком было, мертвый все, но теперь я все узнать. Если кот не сдохнет… — Топорик в лапе дока обзавелся острой иглой и издал тихое пиликанье, насекомоид быстро воткнул остриев бедро кота.

Зверь, судя по отрешенно-страдальческому взгляду, воображал себя на смертном одре в окружении детей и внуков, а может, в окружении колбасы и банок с кошачьими консервами, готовясь с почестями отбыть в страну молочных рек и берегов из куриной печени, где ему наверняка выдадут настоящую пеньковую веревку, чтобы точить когти.

— То не сдохнет и человек, — закончил за него Мирх.— У нас есть время ждать?

— Нет. За три час у цветочниц наступать необратимые изменения в организм. Надо колоть. Эли, я хотеть проникнуть в твои ягодные мышцы.— Док повернулся к Мирху, все еще обнимающему девушку.

— Я бы тоже не отказался, — высказался Тииз.

Капитан закрыл глаза, медленно досчитал до десяти и открыл. Первое, что увидел, это отражение в стеклянной стене медицинского блока Ушиха, который невозмутимо воткнул иглу в попу Эли. Насекомоиду что задница, что голова, все едино. Тень вздрогнула и вывернулась из рук капитана.

— Сперва будет хорошо. Потом может прийти дрожь, и головогрудь может стучать в пол, а потом снова станет хорошо. Вот, — в механическом голосе ретранслятора появилось удовлетворение, — я и кончить.

— Вы заставляете меня пересмотреть предпочтения, — снова раздался голос помощника из коммутатора, — и остро пожалеть, что отказался от приглашения.

— Как скоро подействует? — спросила Эли.

— Не знать, — обнадежил ее док.— Маркировка ампула не на интерлингве. Будем ждать. Первым я войти в кота, если живучий кот не сдох, значит, и Эли не сдох.

— Прозвучало крайне хреново.— Мирх посмотрел на Тень и спросил:— Откуда у нас на станции излучение пояса Самоубийц?

Коммутатор истерично пиликнул. Экран разделился, на второй половине появилась испуганная темнокожая фея. В медблок ворвался истеричный голос Тары:

— Мирх, послание изменилось. Олень больше не скачет.

— А что он делает? Неужели сделал нам подарок и убрался вместе с крейсером?

— Прилег, болезный, — раздался голос Рэма где-то за экраном.— Лежит, хвостом махает.

— Если это хвост, — всхлипнув, добавила диспетчер.

— Что, так плохо выглядит? — спросил Тииз. — Этот «не хвост»?