Плевать, сказал я себе.

Конечно, в детстве было солнечно, но там я всегда хотел жрать, там я все время искал, чем мне набить желудок. Сейчас вода прокисла, и воздух провонял химией, зато я твердо стою на ногах. С мертвым океаном пусть разбираются те, кто идет за нами. По бревнам, брошенным поперек глубокого рва, я вывел машину на широкий пляж. Почти сразу мы увидели ржавый бетонный желоб, по которому медленно струился жирный мертвый ручеек.

Нойс не выдержала:

– Герб, почему мы не поехали в южный сектор?

– Думаешь, там лучше?

Она беспомощно пожала плечами.

– Плюнь. – Неунывающий Брэд Хоукс обнял Нойс за плечи. – Не все ли равно, где веселиться?

Бивак мы разбили под серой песчаной дюной, укрывшей нас от противного ветерка. На песок бросили чистый тент. Италия сразу повеселела, но ее подруга молча сидела на самом краешке.

– Ну? – спросил я Нойс.

– Здесь недавно проезжала машина.

– Ну и что?

– Они собирали пьяную рыбу.

– Пьяную рыбу? О чем ты?

Она непонимающе подняла глаза.

– Когда ты была здесь в последний раз?

– Лет семь назад. Не позже. Видишь, вон там прямо в океан спускаются трубы? А рядом торчат домики. Там всегда дежурят сотрудники санитарной инспекции. – Она недоверчиво взглянула на меня. – Говорят, химики «СГ» в чем-то просчитались, и океан умер.

– Ну, убить такую махину не просто.

Будто подтверждая мою правоту, глянцевито блеснув, в воздух взметнулась и шумно обрушилась обратно в воду, подняв столб брызг, крупная рыбина. Италия и Брэд засмеялись. Они уже успели обняться.

Нойс удивленно взглянула на меня:

– Ты правда собираешься ловить рыбу?

– Зачем же я брал снасть?

– Оставь это.

– Почему?

– А ты войди в воду…

Глаза Нойс выражали столь явное недоверие, даже неприязнь, что я, не оглядываясь, по колени вошел в воду. Ноги сдавило маслянистым теплом, кусочки битума и нефтяные пятна слабо вращались в поднятых мной водоворотах. А у самого дна, в мутной колеблющейся жути, проявилось нечто длинное, неопределенное, движущееся. Только усилием воли я заставил себя стоять на месте. А неопределенная тень, странно подергиваясь, подходила все ближе и наконец холодно ткнулась мне в ногу.

Я похолодел. Это была рыба.

Она неуверенно двигала плавниками.

Она неестественно горбила спину, невидяще поводила своими телескопическими глазами и не обратила никакого внимания на то, что я осторожно провел по ее горбатой спине ладонью. «Пожалуй, тут и впрямь не сильно порыбачишь, – прикинул я. – Какой смысл охотиться за тем, что само идет в руки?»

Издали донесся смех Брэда, и еще одна рыба ткнулась в мою ногу.

Не выдержав, я побрел по мелководью на берег.

– Ты знала об этом? – спросил я Нойс.

– Конечно. Как все.

– И не предупредила?

– Ты же из санитарной инспекции. Ты должен знать, что в Итаке не едят рыбу.

– Что ж, – сказал я. – Придется пить.

И притянул Нойс к себе.

Когда мы возвращались, дымка над городом сгустилась, едко бил в ноздри запах все той же въедливой химии. Дым из труб уже не поднимался вверх, он как подушка плотно придавил Итаку. Веселенькая прогулка, думал я, незаметно снимая окрестности. Потом мы отправили женщин переодеваться и ввалились в «Креветку».

– Глотка пересохла, – пожаловался Хоукс.

Старый Флай сердито засмеялся. Его смех походил на лай.

Продолжая лаять, он ткнул пальцем в висящий за стойкой плакат: «Не бросайте окурки в унитаз! Смывая окурки, вы теряете от пяти до восьми галлонов дорогой чистой воды!»

– От пяти до восьми, я сам подсчитал! – Старый Флай трясущимися руками набил трубку. – Прикройте дверь, тянет химией. – И, добавляя содовую в виски, сварливо пожаловался: – Проклятая погода. Раньше у нас лили дожди, а теперь льет кисель. Плохие, плохие времена.