Мы оказываемся непозволительно близко. Дышим одним и тем же воздухом. В его глазах вдруг что-то вспыхивает – зрачок расширяется, я вижу своё отражение, и в ту же секунду мужчина резко отшатывается назад.

– Я всё сказал! Если хотите продолжать работать в моём отделении, докажите свою полезность!

Уже, значит, в «его» отделении! Да уж. Смотрю на удаляющуюся от меня фигуру, наполняясь мрачной решимостью. Хочет доказательств? Будут ему доказательства!

* * *

Шесть месяцев проверок. Шесть месяцев доказательств. На меня кричат, меня провоцируют и обвиняют во всех грехах, а я молчу, стиснув зубы. Хватит, выступила уже в первый день. Надо признать, несмотря ни на что, работать с Добрыниным – большая удача. Я многому научилась и учусь ежедневно. Вот только характерец у него…

Тщательно моя с мылом и щётками руки, гадаю, зачем зав позвал меня первым ассистентом на такую в общем-то несложную операцию, как стентирование. Под местным наркозом ведь, да и вообще…

Помывшись сами и подготовив пациента – пожилого мужчину – мы с анестезиологом и операционной сестрой замираем, ожидая главного хирурга.

Добрынин заходит в операционную и кивает мне.

– Выполняйте.

Я поднимаю брови в немом вопросе.

– Ну, что смотрите? Начинайте!

Ну ладно, желание начальства – закон. Смотрю на анестезиолога, тот кивает – пациент под седативными.

– Работаем.

Выдох. Прокол стенки сосуда, вхожу в бедренную артерию, ввожу катетер. Через вену пациенту поступает контрастирующий раствор, и я сразу замечаю на мониторе нужный мне отрезок коронарной артерии.

– Вижу участок сужения.

Сегодня на операции нет интернов, заглядывающих через плечо, но я по привычке проговариваю все свои действия. Аккуратно продвигаю катетер по кровеносному руслу. Добравшись до нужного места, устанавливаю стент – всё проходит без сучка, без задоринки.

Операцию заканчиваю через сорок минут. Анестезиолог Володя показывает мне соединённые кружочком большой и указательный пальцы – всё ОК! Смотрю на Добрынина, который никак не комментировал мои действия. Он равнодушно кивает, разворачивается и выходит из операционной. Не то чтобы я чего-то ожидала… но мог хоть слово сказать! Хотя чего это я… Передёргиваю плечами – хоть и натренировала выдержку, всё равно немного обидно.

После операции, размывшись, сразу иду писать протокол. Я и раньше не затягивала с этим, а за последние три месяца сделала своей привычкой – чтобы Добрынин ни к чему даже подкопаться не мог.

– Аннушка, любовь моя! – подкатывает ко мне сбоку Володя. – Когда ты уже согласишься со мной поужинать, а?

– Так пойдём, поужинаем, столовка работает ещё, – смотрю на часы, – Вов, вообще-то время обеденное.

– Эх ты, – машет на меня рукой Володя.

– А-а, ты о том ужине, который с перспективой перейти в горизонтальную плоскость? – ехидно тяну, скидывая со своего плеча ладонь анестезиолога. – И не надейся, Вов! Моё имя ты в свою бальную книжечку не запишешь!

– Очередной отказ, – прижимает к груди руки этот паяц. – И как я жив до сих пор?

– Вон, Верочку пригласи на ужин, она точно пойдёт, – открываю дверь ординаторской.

– Она – не ты! Да и потом, она сохнет по нашему… Эх! – я бью локтем Володе в живот, чтобы он успел заткнуться – в ординаторской обнаруживается сердитый Добрынин.

– Анна Николаевна, где вы ходите?

Ну, началось… может, он уже что-нибудь новое придумает?

– Идёмте! – Добрынин резко проходит мимо меня.

– Куда? – да, очень умный вопрос.

– Вы ведь ещё не заполнили протокол операции? – останавливается и вперяется в меня взглядом тёмных глаз.

– Сейчас сяду заполнять, – пожимаю плечами.