Верочка начинает что-то щебетать, но я торопливо выхожу из раздевалки, правда, тут же замедляюсь. Опять наваливается усталость и головная боль, медленно тащусь в сторону стоянки, где оставила машину. Права я получила сразу, как возраст стал подходящим – так мне хотелось уметь водить, а вот машину смогла купить только чуть больше года назад.

Кредит за свой малолитражный опель мне выплачивать ещё несколько месяцев, поэтому за расходами слежу очень внимательно. Но всё же заезжаю в супермаркет, чтобы купить что-нибудь вкусненькое, побаловать себя и ещё одного жильца в моей квартире.

Заползаю домой и плюхаюсь на пуфик возле двери.

– Привет, мистер Дарси! Скучал?

Меня встречает мой питомец – огромный чёрный котище с белыми усами и белой манишкой на груди. Два года назад я подобрала грязное трясущееся нечто в луже недалеко от дома. Этот клок шерсти даже пищать не мог, первые пару дней я боялась, что вошь со слезящимися глазами и хвостом-зубочисткой сдохнет.

Но характера этому созданию было не занимать. Я нарекла его мистером Дарси, героем из своего любимого английского романа, и со временем котёнок полностью доказал правоту капитана Врунгеля, певшего «как вы яхту назовёте, так она и поплывёт». Или я просто угадала, не знаю.

– Пойдём, сэр, угощу тебя, пока не заснула, – я соскребаю себя с пуфика и тащусь на кухню. Кот величественно шествует за мной и даже снисходит до того, чтобы потереться о ногу, пока я открываю его любимый паштет. Вообще-то, мистер Дарси совершенно точно не голоден – на кухне у меня стоит шайтан-машина, которая выдаёт кошачью еду порциями по расписанию. Но у нас с ним есть традиция совместных ужинов после моих суточных дежурств. Даже если это не ужин, а... смотрю на часы и понимаю, что время подходит к трём часам дня.

Я жую салат, купленный в магазине, не чувствуя вкуса и не соображая, что именно ем, прохожу в спальню, по дороге снимая с себя одежду и падаю на кровать лицом вниз. Последнее, что чувствую – это как Дарси устраивается рядом с моей головой, а потом отрубаюсь.

Кажется, что настойчивый трезвон откуда-то снизу раздаётся спустя минуту. Я открываю глаза, но по темноте в комнате понимаю, что уже точно ночь. Или вечер. Или раннее утро. Со стоном поднимаюсь и, нашаривая на полу джинсы, вытаскиваю из кармана мобильный.

– Да? – отвечаю на звонок.

– Аннушка, знаю, что ты сегодня с суточного, но тебе нужно приехать! – раздаётся в трубке голос старшей медсестры.

– Что случилось, Надя? – мы с ней в дружеских отношениях, поэтому в личных разговорах субординацию не соблюдаем.

– Твоя подопечная из четвёртой палаты скандалит, Колоскова!

– О, господи, опять? – вырывается у меня из груди стон. Эта пациентка недовольна всем и всегда.

– Да, вот только сегодня здесь Добрынин, – переходит на шёпот Надя, – и, похоже, он принимает всё всерьёз.

К больнице я подъезжаю спустя полчаса – слава богу, живу недалеко, да и дороги в одиннадцатом часу уже свободны. Быстро переодеваюсь и поднимаюсь на этаж, где лежит скандальная пациентка.

– Добрый вечер, – здороваюсь спокойно и сразу прохожу к кровати у окна, где лежит Колоскова, при виде меня страдальчески закатившая глаза. – Что случилось, Татьяна Ивановна? На что жалуемся?

– Доктор, это просто невозможно, – начинает она со сварливыми интонациями, – мало того, что мне постоянно хамят ваши медсёстры, так они ещё и не делают свою работу, когда человеку плохо!

– Какому человеку? – спрашиваю опрометчиво.

– Да мне же! – краснея от негодования, выдаёт пациентка. – У меня такие боли в сердце! Внутри всё горит! А никто и ухом не ведёт!