- Благодарю вас, - сдержанно кивнула Инга, - Я просто мечтала спуститься утречком из своих покоев в надвратной башне, прополоть огород на задах замка, и полить грядки из колодца! Ни у кого такого нет – ни у Абрамовича, ни у Фридмана!

Ни у тети Оли с дядей Игорем, - мысленно добавила она, бросая быстрый взгляд в заднее стекло на следующий за ними второй минивэн. А ведь обычно она хорошо относилась к компаньону отца и его жене!

Дядя Игорь считался младшим компаньоном, хотя был старше папы лет на двадцать и походил на уютного дедка с завалинки – с натруженными в предыдущей, до-бизнесменской жизни мозолистыми руками и морщинками вокруг глаз. Жена его была хоть и немолодая, но спортивная, подтянутая, и в ее присутствии Ингу всегда охватывало ощущение абсолютной надежности. До того как муж разбогател, тетя Оля работала директором детского садика. После – тоже, но садик теперь принадлежал ей и был много круче! Инга сама в него ходила.

И надо же, чтоб именно из-за них теперь приходилось тащиться по пустынной дороге в невесть какую дыру! Угораздило же дядю Игоря и тетю Олю на прошлый Новый год пригласить их в новый дом на Ривьере, весь заросший цветами, спокойный и уютный, как они сами. С тех пор мама возжелала на следующий Новый год потрясти компаньонов чем-нибудь таким… таким… Ну отец ей и обеспечил.

- Не стоит нервничать, Пал Иваныч, – вписывая машину в поворот горной дороги, успокоил брокера отец, - Я уже подписал с вами договор. Ни ворчание, ни шуточки нашей дочери не смогут этого отменить!

Через зеркальце заднего вида Инга поймала взгляд отца и насупилась. Взгляд этот сулил ей долгий и неприятный разговор как только они останутся одни.

- Да если бы мне, в мои шестнадцать лет сказали, что я поеду встречать Новый год в настоящем карпатском замке, среди заснеженных гор и густых лесов… В нашем собственном замке! – возвысила голос мама, - Да я бы просто с ума сошла от восторга! А наша дочь только бурчит и скрипит… будто ей девяносто лет! Ведешь себя как старуха! – и мама закончила тем равнодушным тоном, который всегда появлялся у нее, когда она хотела обидеть, - Наверное, именно поэтому у тебя до сих пор нет мальчика!

Даже не пошевелившись, Инга продолжала неотрывно глядеть в окно. Раньше она на такие мамины замечания обижалась до слез. Потом психолог в их лицее квалифицированно объяснил, что мама на самом деле чувствует себя виноватой в том, что Инга удалась не в нее, с ее хрупкой, будто фарфоровой красотой, а унаследовать от папы слишком большие для девочки руки и ноги и круглую физиономию со вздернутым носом. И поскольку чувствовать себя виноватым ни один человек (мама в особенности) не любит, он ищет на кого бы переложить свои неприятные ощущения. Короче, если мама говорит тебе гадости – это она тебя так любит!

- Я представляю, как такая елка будет смотреться в центральной зале замка, на фоне каменных стен! – протянула мама, мечтательно глядя в окно, - Мы ведь сможем срубить себе елочку, Пал Иваныч? – она оглянулась на брокера.

Крупные капли пота снова заблестели на его лысине:

- Ну, вообще-то… - промямлил он, нервно утираясь широким, как простыня, полосатым платком, - Собственно. Это все заповедник. Так что… Не думаю, чтоб это было разрешено.

Мама чуть надула губки:

- Наш Витя – шофер – все уладит, - небрежным движением отметая слова брокера, проронила она. Еще одно бесподобное мамино свойство – если ответ ей не нравился, она просто не принимала его во внимание.

Инга поглядела на проносящиеся мимо елки с сочувственной жалостью – заповедник-не заповедник, а одной быть срубленной.