Про ситуацию в своей семье я не обмолвился ни словом. Решил не тревожить Ананке понапрасну. Ей и так приходилось несладко. Немного я упомянул о метаморфах, но больше с научной точки зрения, а не об их преступной разрушительной деятельности во вселенной.

Ананке слушала с неподдельным интересом, ловя каждое моё слово, но лишь до того момента, пока не вернулся Арсений. Тогда её внимание полностью переключилось на него. А ему даже не нужно было ничего говорить, чтобы намертво приковать к себе её взгляд. Хватало одного его присутствия, чтобы Ананке полностью растворялась в нём, теряя себя. Когда-то давно она также растворилась в Эвклидисе, чтобы затем быть грубо свергнутой с небес на землю его жестокостью. Но нет… В этот раз можно было за неё не опасаться. Как я уже упомянул, Арсений был правильным человеком.

Как же плохо, что она не встретила его первым! Но, не раскрой она свой дар, и они бы, вообще, не встретились и не подружились. Так и получилось, что судьба Ананке стала разменной монетой и в её борьбе за трон Эвклидиса и в текущем жестоком сражении против него.

– Ананке меня спасла. Благодаря ей я снова поверил в себя. А без неё, наверное, давно бы прозябал в Лимбе. – Сообщил Арсений, когда я попросил его рассказать о себе.

«Ещё кто кого спас!» – подумалось мне. Мысль о том, что это именно Арс поставил стену между Эвклидисом и Ананке, не выходила у меня из головы. А он вполне мог это сделать. Чем дольше умрун находился в мире Посмертия, тем сильнее он становился. Таким образом, его энергия более высокого порядка могла перебить некросвязь между девушкой-медиумом и её близнецовым пламенем.

Все, кто связывался с Ананке из мира Посмертия, умерли гораздо позже Эвклидиса. Все, кроме Арсения. На тот момент, когда ему удалось поставить стену, он находился в мире мёртвых в четыре раза дольше Бога Смерти. Как умрун он был сильнее, несмотря на то, что Эвклидис занимал такой высокий пост. Именно мёртвый мог поставить подобную стену и разрушить некросвязь. Притом, мёртвый, более высокого порядка, то есть, умерший раньше, чем тот умрун, от которого следовало оградить живого человека. И ни один живой маг, шаман или экстрасенс не справился бы с такой задачей. За такое и не брались вовсе. А если и брались, то лишь с целью обмана, выдурить у горе-клиента денег, при этом не делая ничего. Впрочем, выдуривали деньги только шарлатаны. Нормальные ведьмы и колдуны сразу сообщали, что ни за какое вознаграждение лезть в некротику не станут.

Ананке постоянно опасалась, что, одно неосторожное движение, – и эта стена рухнет, возвращая её к прежнему состоянию глубокой подавленности и депрессии. Она старалась не царапать стену воспоминаниями и с головой погружалась в деятельность Ордена. Забывалась в другом мужчине… Хотя, думаю, если б она его не любила, то не смогла бы забыться. Эвклидис больше не тревожил её сердца. По крайней мере, он остался в той его больной части, которая оказалась отгорожена стеной. Я решил не развивать эту тему дальше и выспрашивать всё ещё и у Арсения. Я поинтересовался его делами.

– Я так понимаю, твой земной образ жизни здесь уже не актуален… для тебя.

– Верно, Кеци. Здесь я ступил на иной путь. И я давно бросил сочинительство.

– Он прибедняется, – встряла Ананке. Лицо её посветлело и вмиг расплылось в улыбке, когда заговорил Арс. – На самом деле он пишет, только очень редко.

Она уже триста лет оставалась его преданной фанаткой, и восхищению её не было предела. По крайней мере, так казалось на первый взгляд.