Отвлеклась я только тогда, когда поняла, что чай закончился, как и печенье в блюдце. Выходить из кабинета не очень хотелось.

- Отлично! Я теперь по собственному дому ходить боюсь… - пробурчала я себе под нос, выбираясь из покрывального кокона.

Приоткрыла дверь и, проверив, что вокруг тихо и не слышно ничьих шагов, выползла на свет божий. Тихонько, на цыпочках, лишь бы случайно не привлечь ничье внимание, пошла в сторону кухни. Красться по дому, в котором ты хозяйка… Видимо, этот бой я проиграла.

С кухни, пока едва слышно, доносился разговор и всхлипы. Черт, даже печенюшек не вынести! Я решила, что раз мелкие поганки решили, что подслушивать - это нормально, то они готовы к тому, что их подслушать тоже могут. Так что тихонько подкралась и прислушалась.

- Лори, я не хотела тебя обидеть, ты же знаешь… - всхлипывала Эни.

- Не хотела, но обидела, - прошептала она ей в ответ.

- Прости, просто…

- Я понимаю, - ответила Лори, - Я понимаю.

- Я уже не могу, ничего не получается! Я что только не делаю, но…

Лори подалась к ней и обняла ее, уложив белокудрую голову себе на плечо.

- Ну тише-тише, дурашка, - она погладила Эни по голове, и та вжалась в нее, начиная плакать только сильнее.

- А если никогда не получится?.. Я навсегда останусь одна! Отец уже…

- Не думай о нем, - прошелестела Лори.

- Я боюсь! Лори, а если…

- Я что-нибудь придумаю, слышишь? Не накручивай, все не так плохо, как тебе видится. Пойдем, посмотрим, что тебе Мари в лавке захватила, а?

- М-гу… да, - кивнула Эни, опять всхлипнув.

- Я люблю тебя, Эни-розочка.

- И я тебя, Лори-одуванчик! - хихикнула она."

Они до сих пор используют те детские прозвища?

Когда-то, когда мы еще были малышками, когда я еще не выезжала на балы, Мари в своей обычной манере, даже не заметив, наговорила сестрам гадостей. И довела обеих до слез. Девчонки, конечно, побежали ко мне жаловаться, и я их кое-как успокоила. А Мари распсиховалась, почувствовав себя виноватой, но не желая признавать вину. Отец оставил ее без ужина, и она тоже расплакалась, и тоже побежала ко мне жаловаться.

Я, как могла, пыталась объяснить ей, в чем она не права. Как всегда это затянулось на весь вечер, ведь признавать ошибку ей не хотелось, и она искала себе оправданий и причин, почему они сами виноваты, обижаясь уже на меня, что я не хочу встать на ее сторону. В итоге распсиховалась уже я, но плакать и бежать с жалобами мне было не к кому. И я сорвалась на Мари.

Она была совсем маленькой, и мне довольно быстро стало стыдно. Но я-то тоже не хотела извиняться и признавать вину!

В общем, ночью я пробралась к ней в комнату, чтобы помириться и… что же я тогда сказала?

« - Я люблю тебя, Мари-вьюночек, - я прошептала ей это на ушко, обнимая со спины.

- А почему вьюнок? - спросила она будто бы равнодушно, хотя сама придвинулась ближе.

- Потому что срывают, говоря что сорняк, но нет ничего красивей, чем когда вьюнок все оплетает и распускается, - ответила я первое, что пришло в голову.

- М-м-м… понятно. Я тебя тоже люблю, Фив-гортензия!

- А почему гортензия?

- Потому что мама так и не научилась ее выращивать! - хихикнула Мари, а потом тихонько и жалобно добавила, - Я хочу помириться с ними… но я не хочу извиняться!

- Тогда сделай как я.

- Можно? А какие они тогда цветочки?

- Не знаю… А ты как думаешь?»

В детстве мы всегда так мирились, но потом это как-то забылось. Удивительно, что они до сих пор помнят.

Я скривилась и отошла. Так же тихо, как дошла, вернулась обратно, беззвучно прикрывая за собой дверь кабинета. Почему-то сердце выколачивало быстро-быстро где-то в горле, не давая нормально вздохнуть. И было себя иррационально жалко.