– А давай пошалим? – предлагаю я Серёже. – Заодно выйдем за рамки программы.

– В смысле? – не понимает он.

– Помнишь… «Папа, я в милиции»? – напоминаю ему довольно известный подход мошенников.

– И ты хочешь… – удивляется он, но не возражает.

Перетащив меня поближе к телефону, Серёжа снимает трубку, выдав её мне, затем некоторое время думает, нажимает рычаг и быстро вертит ручку. Я же жду, потому что пока на том конце не ответят, о чём-либо говорить бессмысленно. Но вот вдруг прорезается голос, что-то очень невнятно промычавший.

– Папа! Папа! – кричу я в трубку по-немецки. – Это Лотта! Мы приехали! Где рабы для нас?

– Девочка, ты кто? – звучит из трубки сильно удивлённый голос немца. Очень характерный акцент, наши так могут, но не в полевых условиях.

– Я Лотта, Лотта Гесс, – представляюсь неизвестному. – Мы с мамой приехали за рабами. Она их сейчас щупать будет, только железные палки заберёт и по попе даст. А я хочу рабынь помладше, чтобы с ними играть, потому что мама говорит, что собачку мне жалко.

– Где вы находитесь? – интересуется немец. Я называю то, что в голову первым приходит, уточняя, что здесь намусорено – везде животные валяются, и мне кажется, они издохли.

Связь резко обрывается, я показываю рукой характерный жест, и Серёжа рвёт провода из аппарата, чтобы затем закоротить их. По-моему, немцы на том конце начали менять форму тела. Переглянувшись с Серёжей, весело смеюсь, потому что такие звонки фиксируются, например, телефонистами, немецкий у меня аутентичный, и не реагировать они не могут.

***

Поев, я опять решаю поплакать. Серёжа обнимает меня, поглаживая по волосам, отчего мне плачется почему-то всё горше. Ощущение очень странное, как будто я просто устала от всего, и поэтому мне очень грустно. Но я себя по-прежнему не веду так, как положено пятилетней, но всё-таки почему-то категорически возражаю против расставания с ним.

– Кажется, я тебя люблю, – сообщаю я Серёже, на что он только улыбается.

– Ты бы знала, как я мечтал о твоих этих словах, – произносит он, вздохнув наконец. – Потому что я тебя давно и безнадёжно люблю.

– Это заметно было, – произношу я. – Но я думала, что не светит, потому что жена-начальница…

– Глупости какие, – смеётся уже теперь точно мой Серёжа.

Он держит меня в своих руках, а мне так тепло становится, что плакать желание пропадает. Я растекаюсь просто, поэтому задумываюсь о своём состоянии и восприятии не сразу. Есть у меня странное ощущение, что мы чего-то не учли или не поняли. Это так качели эмоциональные проявляются – качает меня от истерики к собранности, то есть боец я нынче ненадёжный.

Кстати о ненадёжности – как-то слишком тихо. Кроме того, было у меня странное ощущение, что склад изменился в тот момент, когда Серёжа защёлкнул дверь. Вопрос в том, как именно он изменился? Вот этого я понять не могу. Надо бы осмотреться, но я недвижима, ещё и за любимого цепляюсь изо всех сил. Он это понимает, даже больше меня понимает, поэтому только гладит, отчего я расслабляюсь и, кажется, засыпаю.

Точно засыпаю, потому что, стоит мне проснуться, я замечаю, что Серёжа сидит немного в другой позе, к тому же он сильно задумчив. Я же не спешу подавать голос, потому что разглядываю такого родного человека, смотрю на него, будто вбирая в себя образ его, понимая, как же он мне дорог.

– Проснулась? – улыбается мне мой любимый человек. – Я тут нашёл для тебя средство передвижения, пошли, покажу чего.

– Средство передвижения? – удивляюсь я. – Ну пошли…

Снарядная тележка, на которую сверху доска уложена. Вместе мы укладываем меня на неё, а затем меня везёт Серёжа. Я смотрю по сторонам, понимая, это не склад, а вот что это такое, я совсем уже не понимаю. Милый мой ничего не говорит мне, пока мы с ним не прибываем к… наблюдательному пункту? Я вижу трубы специальные, даже что-то на перископ похожее. Что это?