Гидеон же, словно зная, что она так поступит, выбрал бумагу такого качества, что та тут же расправилась, заработав лишь несколько морщинок.

«…От любовных утех. Наш договор в силе, и я жду от вас интересующие меня сведения или хоть сколько-нибудь ценную информацию касательно вашего супруга. Через неделю сообщу вам место и время встречи, будьте готовы».

И подпись: «Б.Г.»

Заранее зачарованное письмо запылало прямо в руках и сгорело дотла буквально за пару мгновений. Пламя коснулось пальцев и пропало, лишь лизнув теплом на прощание. А единственное, что осталось Амелии от присланного сообщения, это крошечный уголок бумажного листа.

Она бросила его в мусорную корзину и распахнула окна, чтобы избавиться от запаха гари.

Три миллиона двести тысяч золотом — не та сумма, за которую Гидеон не содрал бы с нее три шкуры. И по счетам придется платить.

14. Глава 14

3 года спустя после свадьбы Эйдана и Амелии

Цинн

Израненные губы к обеду начали подживать — самоисцеление Грерогеров в действии. Поврежденные запястья тоже подернулись толстой коркой, размер которой, однако, обещал оставить после себя шрамы.

Амелия колебалась долго. Ходила по комнате, заламывала руки, одевалась и снова раздевалась, облачаясь в домашнее платье. Слуги, слышавшие вчера в спальне господ шум, не показывались на глаза. Никто не постучался к ней, чтобы справиться, все ли в порядке, никто не принес завтрак. Все словно вымерли, стоило Эйдану с утра отправиться на службу.

К обеду Мэл таки решилась. Было страшно до головокружения (или это последствие вчерашних ударов?), но она решила, что довольно была бедной овечкой в собственном доме. Дочь Овечьего короля — презренная овца. Какая ирония!

Первым порывом было написать отцу, рассказать все как есть. Рискнуть его здоровьем, спасая себя, и взвалить на него решение своих проблем. Отец бы немедленно воспользовался порталом и уже через несколько часов прибыл в Цинн, где сперва сам бы разобрался с Эйданом, а затем отправил бы королю официальную жалобу… Только от одной мысли о том, скольких нервов это будет стоить лорду Грерогеру, хотелось зажмуриться.

Да, рано или поздно, отец обо всем узнает. Но лучше пусть информация дойдет до него уже после, когда Амелия сможет сказать: «Да, было плохо, но теперь все чудесно, папа, не о чем беспокоиться».

С такими мыслями Мэл оделась в вещи для прогулки по улице и решительно вышла из комнаты.

Расторжение браков в высшем обществе не приветствовалось и негласно считалось позором. Однако, согласно законам Миреи, один из супругов имел право обратиться в Королевскую службу безопасности в случае грубого обращения или насилия. Это и планировала сделать Амелия. В данном случае самоисцеление, заставившее синяки быстро побледнеть, а мелкие ссадины затянуться, играло против нее. Но тем не менее синяки еще были видны, а губы и руки только-только начали заживать — не заметить невозможно.

Пожалуй, это бы самый смелый поступок за всю жизнь Мэл. Решительность, вызванная отчаянием и страхом за отца. Но оставить все как есть она тоже могла. Амелия уже простила Эйдану несколько легких пощечин, всякий раз выискивая и находя свою вину, повлекшую взрыв со стороны супруга. Терпеть и спускать с рук избиение и откровенное насилие она была не намерена.

Экипаж брать не стала, пошла пешком, завернувшись в плащ и натянув капюшон поглубже, чтобы спрятать лицо.

По улицам шли по делам или просто гуляли люди. Небогатые горожане и те, кто относился к так называемому высшему обществу. Лица сосредоточенные и веселые. Громкие голоса, яркие вывески, грохот проносящихся мимо экипажей и телег.