Когда она спрыгнула и оправила платье, Монтегрейн подъехал ближе и протянул руку — Мэл вложила в нее повод. Все верно, кто знает, не ринется ли лошадка домой, стоит предоставить ее самой себе. А привязать нечем — не за уздечку же.

Благодарно кивнув, Амелия сошла с дороги и двинулась к озеру. Ноги приятно утопали в высокой траве.

Утки! Целая утиная семья: взрослая утка и утята-подростки. Как жаль, что нет хлеба…

Амелия подошла к самой воде, опустилась на корточки, подобрав, чтобы не замочить, юбки, и коснулась рукой прохладной поверхности озера. Вернее, она думала, что вода окажется прохладной, но у берега, на мелководье, она была теплой.

Заметив нежданную гостью, утка изменила направление и двинулась в ее сторону. Однако на полдороги увидела, что та явилась без угощений, и снова поплыла в другую сторону. Серые утята вереницей последовали за ней, в точности повторив маневр.

Прикормленные, сделала вывод Мэл. Интересно, кем? Горожанами? Теплый летний день, но берег был абсолютно пуст. Все работают? А как же дети? Ей почему-то казалось, что в подобном озере непременно должны плескаться дети.

— Это озеро относится к поместью, — прозвучал за спиной голос хозяина этих земель, подъехавшего ближе. — Если вам тут нравится, вы можете выезжать сюда в любое время. Только в компании Ронни или Олли. Территория не охраняется, и тут могут быть посторонние.

Значит, жители Монна все же могут сюда попасть, но не злоупотребляют отсутствием охраны на чужой земле.

— Благодарю. — Мэл поднялась в полный рост и отряхнула воду с ладоней. — Обязательно воспользуюсь вашим предложением.

Сказала и сама поморщилась от сорвавшейся с губ официальной формулировки. Ну кто тянул ее за язык? Они же впервые разговаривали действительно мирно!

Монтегрейн наверняка это тоже отметил, но вида не подал, протянул ей повод ее лошадки, а сам развернулся коня и направился обратно к дороге.

Амелии ничего не оставалось, кроме как тоже взобраться в седло.

На сей раз это удалось куда быстрее и легче. Должно быть, потому, что не особо боялась задрать для удобства юбку — благо мужчина отъехал чуть вперед и не смотрел на нее, за что она была ему по-настоящему благодарна.

— В поместье также имеется целая коллекция женских седел, — сказал Монтегрейн, когда она, наконец справившись с подолом и прикрыв все стратегически важные места, подъехала ближе. Мэл хотела было снова поблагодарить, как вдруг заметила, что лицо спутника потемнело. — Что это? — голос тоже похолодел, словно вьюгой повеяло.

Амелия растерянно проследила за его взглядом.

Черт-черт-черт! Когда она взбиралась на лошадь, то не заметила, что один из рукавов платья задрался, обнажив запястье. То самое, левое, на котором остались не только отметины от «игр» покойного супруга, но и следы от ее неумелой попытки перерезать себе вены — напоминание о собственной глупости.

В первое мгновение Амелия испугалась. Как быть? Что говорить? Что солгать? Порезалась? Упала? Прищемила? Чем, во имя богов, можно прищемить руку, чтобы получить несколько рядов кривоватых шрамов?

А потом она вдруг поняла, что слишком устала — и оправдываться, и выглядеть достойно, и пытаться угодить кому бы то ни было, только ни себе.

Мэл с силой одернула рукав, снова прикрывая запястье.

— Боевые раны, — ответила, приподняв подбородок и с вызовом смотря на мужчину рядом с собой.

Монтегрейн медленно и очень серьезно кивнул, принимая ответ.

17. Глава 17

4 года после свадьбы Эйдана и Амелии

Цинн

«Дорогой отец, спасибо за присланный подарок», — писала Амелия, сидя за столиком в полутемной комнате. Светильник, размещенный на стене прямо над головой, давал достаточно освещения, однако его хватало лишь на этот угол помещения — все остальное пространство было погружено во мрак. Мэл не боялась темноты. Напротив, тишина и отсутствие света создавали иллюзию уединения и защищенности.