Наверно, так сложились звезды: наш переезд, случайная встреча отца с однокашником в супермаркете, мое состояние, на удивление, стабильное, — все шло к тому, чтобы я стала на шаг ближе к мечте.

К дому на Парковой, где жил тот самый одноклассник отца, а теперь уже директор местной школы, мы подъехали немногим раньше условленного времени. Отсутствие пробок в час пик я приняла за хороший знак. Не то чтобы сильно верила в приметы, но когда на кону — твоя жизнь, пренебрегать подсказками свыше было бы глупо.

Уже минут десять мы с отцом сидели в салоне его пикапа. Воздух, вылетавший из дефлекторов, казался мне до невозможного раскаленным, а время — тягучим, как лакричный сироп. Я в нетерпении теребила снятую с головы шапку и все не решалась заговорить. Отец тоже молчал. Нахмурившись, он ритмично постукивал указательным пальцем по оплетке руля. Иногда переводил на меня взгляд, полный неразрешимых противоречий. Наверняка ждал, что я передумаю. Испугаюсь. Откажусь от мечты. И его во мне сомнения были, как вирус гриппа, безумно заразны. Еще пара минут промедления, и я бы сдалась. А потому зажмурилась, мысленно сосчитала до трех, а потом прошептала:

— Пап, нам пора.

Выдохнув гулко, отец взглянул на меня исподлобья.

— Ты точно этого хочешь, Аська?

Мокрые хлопья снега бились в лобовое. Отчаянно. Бессмысленно. Они чем-то напоминали меня: таяли, но не отступали.

— Если не сейчас, то уже никогда, понимаешь? — возразила несмело.

Мне бы хотелось, чтобы голос мой звучал более уверенно, как тогда, когда я впервые заявила родителям о своем желании перейти с домашнего обучения на очное в школе, но тот дрожал. От волнения. От неуверенности в собственном решении. От страха, что не сдюжу. И папа, конечно, слышал. Он мог запросто настоять на своем и оставить все как есть. Вот только верность данному слову была отличительной чертой всех Снегирёвых.

— Тогда идем, — кивнув, отец заглушил двигатель. — Володька уже ждет.

Я отстегнула ремень безопасности, на голову натянула шапку. А дальше по прямой: метель, чужой подъезд, лифт; уютная домашняя обстановка, запах кофе и яблочного штруделя; незнакомые лица, улыбки, дежурные фразы.

Добрынин Владимир Геннадьевич встретил нас на пару со своей супругой, Кристиной. Правда, накрыв на стол, она почти сразу удалилась, деликатно сославшись на неотложные дела. В просторной гостиной мы остались втроем. В моей чашке, остывая, играл медовыми нотками некрепкий чай, а воздух вокруг так и искрил сумбурными воспоминаниями двух старых приятелей о тех далеких временах, когда и небо было голубее, и звезды ярче, и жизнь в разы проще.

Я не вслушивалась. Улыбалась скорее по инерции и из вежливости, и маленькими глотками цедила несладкий чай, а стоило отцу перейти к делу, так и вовсе потерялась в чаще своих мыслей и бесконечных сомнений. Да и что нового, папа мог рассказать? Историю собственной жизни я знала назубок. А вот улыбка с лица Владимира Геннадьевича медленно начала сползать. Меня снова жалели, бросали в мою сторону полные сочувствия взгляды и тут же виновато отводили глаза — обычная реакция, я давно к ней привыкла. И все же следовало отдать должное отцовскому приятелю: Владимир Геннадьевич весьма быстро взял себя в руки и тут же принялся в красках описывать мне школу, сосредоточившись на трудностях, которые всенепременно свалятся на мои плечи, если не передумаю. Только не затем я столько времени добивалась своего, чтобы спасовать в последний момент.

— Тогда давайте в 11 «А» попробуем. Класс дружный. Ребята все адекватные. Что скажешь, Ася? — Стоило списку предостережений иссякнуть, как Владимир Геннадьевич поднял белый флаг.