– Брешет она, ту лай, – донеслось из-за двери, голос был сдавленный, кто-то из дома, в щёлочку меж косяком и дверью, шёпотом пытался донести до Свиньина правду. – Она тут уже полчаса торчит. Ломилась ин дор, так я ей не открыла. А она не ушла…

Не только шиноби это услышал, президент всех свободных пытмарков тоже услышала правду о себе, и кажется уши над её «туннелями», немного покраснели и она поморщилась как от чего-то противного. Но на Ратибора слова из-за двери не произвели никакого впечатления, и он вполне радушно и с галантными жестом произнёс:

– Надеюсь я, что сей приятный случай, визитом вашим обернётся долгим. И времени у нас изрядно будет, чтобы как следует общеньем насладиться.

– Ой, ну я просто не могу… – Президент пытмарков закатывает глаза, – вы так разговариваете, я бы листен энд листен ту ю.

И после этого наконец заходит в дверь, услужливо и галантно распахнутую перед нею юным шиноби.

Струны сямисэна, тёплое сакэ, у гейши

Тонкие пальцы и нежный голос. Она

Знает много красивых стихов. Вечер

Будет тихий… Долгий…

Муми тут деваться было некуда, и она стала прислуживать господину посланнику и президентке. Наконец они расселись и тогда Ратибор говорит:

– Я вашему визиту рад безмерно, вот только к нему я оказался не готов, мне угостить вас абсолютно нечем, хотя бокал игристого вина, в сей день туманный и дождливый, пришёлся бы сейчас, как никогда.

– Хе… – Негромко хмыкнула Муми, за стулом Свиньина. И потом, склонясь к нему, зашептала в ухо. – Да какое ей вино, вы на лупыдры её гляньте, там зрачков не видно, она серым грибом закинулась, ей не до вина.

– Ой, да ладно, – махнула рукой Лиля. – Мне и без вина норм. Ай эм окей.

У неё и вправду были странные зрачки, и президентка немного дёргалась время от времени, но улыбалась при этом. И тогда Свиньин перешёл к делу:

– Сдаётся мне визит ваш не случаен, явились вы ко мне с каким-то делом, в руках у вас тетрадь я вижу и, кажется, она здесь не случайно.

– А, ну…. – Лиля немного смущается. Но потом находит в себе силы. – Окей, вы тут как-то назвали меня коллегой… Ну, я тут ту синк, что мэй би, я почитаю вам свои стихи… Ну, вы как рил мэн мне может, что-то подскажите… Ту рекоменд насчёт них…

– Послушаю, послушаю конечно. Я с нетерпеньем жду, скорее начинайте.

– Ой, – президентка смущается ещё больше, она раскрывает тетрадь и глядя в неё своими изменёнными зрачками лихорадочно листает страницы: не то! Не то! Опять не то! Наконец ей попадается что-то нужное: – Ну, вот… – Она пару раз хлопает себя по груди, потом откашливается. И говорит сама себе. Донт ворри Лили, донт ворри. – Она бросает на шиноби пронзительный взгляд и поясняет. – Это очень личное… Это воспоминание о моей первой любви.

– Прошу вас, дорогая, начинайте! – Поддерживает её шиноби. Он даже похлопал немного в ладоши.

– Угу… Окей… – Кивает Лиля, глубоко и нервно вздыхает и чуть подвывая с некоторой гнусавостью для насыщения атмосферы начинает читать. –

Мои руки-и словно крюки-и

Принесли из темноты-ы-ы

Чьи-то туфли-и, чьи-то брюки-и

И увядшие цветы-ы-ы.

А в туфлях тех чьи-то но-оги

В брюках скрыта бирюза

Из карманов брюк сверка-ая

На меня глядят… Глаза.

Ни-че-го не понима-айа-а…

Роюсь в найденном мешке

И мурашки по лопаткам

И веночек на башке.

Поэтесса замолчала и подняла свои огромные глаза на юношу: всё. Теперь она, как обвиняемая ждала приговора с замиранием сердца, ждала его оценки, и он сразу, сразу дал ей то, чего она хотела, причём выразил всё одним, но необыкновенно ёмким словом.

– Белиссимо… – Произнёс он на итальянский манер собрав пальцы в «щепотку» и потрясая ими в воздухе. И повторил для убедительности. – Белиссимо!