«Если так пойдёт дальше, то к концу зимы ваша семья останется без единого сольдо. Вам следует подумать о себе, Элья. Что вы будете делать, когда это случится?»

Эти слова не выходили у неё из головы и сейчас звучали как предсказание.

Но ведь именно Форстер давал отцу такие советы! А может он сделал это специально? Может, он сделал это из мести? Милость божья! Как можно быть настолько подлым человеком? За что им такое наказание?

В тот день она как никогда ненавидела этого проклятого гроу, которого судьба послала испортить их жизнь. Но достаточно было того, что страдал отец, не стоило ему видеть ещё и её слёз.

— Мы справимся, — произнесла она твёрдо, протягивая отцу кружку.

И в тот момент по его глазам поняла, что справляться ей придётся, наверное, в одиночку. Синьор Миранди был полностью раздавлен. В его потухшем взгляде не было даже намёка на то, что у него есть хоть какие-то силы, чтобы бороться.

Со «штормового понедельника» для них началась совсем другая жизнь — Габриэль стала экономить на всём. С того дня отец стал отдавать ей своё жалованье, которое платили ему за преподавательскую работу. С того дня в их дом стали приходить студенты, с которыми отец занимался за дополнительную плату, а Габриэль трижды в неделю ходила в университетскую библиотеку, чтобы помогать там с каталогами. Но всех этих денег хватало лишь на то, чтобы сводить концы с концами.

О светской жизни ей пришлось забыть. Пришлось забыть о нарядах, балах и приёмах. И даже кузину Франческу она старалась приглашать как можно реже. Наверное, потому, что нарядная благоухающая кузина странно смотрелась в их скромном жилище. Да и сама Фрэн, приехав впервые, разглядывала их диван и обои в гостиной таким затравленным взглядом, что Габриэль стало не по себе. Самой ездить к Фрэн через весь город стоило дорого, а попросить кузину прислать коляску не позволяла гордость. Поэтому Габриэль, каждый раз получая приглашение, ссылалась на занятость или на то, что отец пишет важный научный труд, а она помогает ему с материалами.

Всю зиму она крутилась как белка в колесе, занимаясь домом и библиотекой, и мысли о том, что будет дальше, старалась отодвигать в самый дальний угол.

Вот придёт весна, тогда и решим…

И вот весна пришла. Хоть и холодная, сырая и ветреная, но вишнёвые и персиковые деревья проснулись, готовясь к цветению, а солнце на балконе в ясные дни уже припекало вовсю. Только не было в этой весне радости, потому что ответа на вопрос — а что же им всем делать дальше? — эта весна не принесла.

Габриэль переложила корзину из одной руки в другую и остановилась передохнуть.

Когда же прекратится этот ненавистный ветер?

— Тпрррууу! Стоять! Стоять, окаянные! — прокричал возница где-то рядом.

Мимо пронеслась коляска и остановилась шагах в двадцати. Габриэль услышала своё имя и обернулась, удерживая шляпку.

— Габриэль? Синьорина Миранди? Не может быть! Какой приятный сюрприз! — навстречу ей из коляски вылез мессир Форстер собственной персоной.

Почему-то бросилось в глаза, что он безупречно одет: светло-коричневый твидовый сюртук, зелёный жилет, трость и шляпа, сапоги из отличной кожи — Форстер выглядел, как щёголь, собравшийся на светский приём, и на этом контрасте Габриэль вдруг стало стыдно за свой неизменно-синий плащ, в котором она регулярно отправлялась за покупками. Может, ничего плохого в плаще и не было, но от сырости, грязи и бесконечной чистки ткань внизу выцвела, став почти серой. И это было полбеды, но сегодня она и перчатки надела для походов за покупками, а от частого соприкосновения с овощами в лавках и шершавой ручки корзины, вид у них тоже давно стал убогим. И о том, чтобы подавать в такой перчатке руку синьору даже речи идти не могло.