- Ты ешь, ешь… тебе сладенького надо, ишь, какая тощая…

Хотелось ответить чего-нибудь этакого, но в животе урчало, да и… Эль остался ждать некромантов вкупе с городской стражей, которой надлежало опечатать дом и начать разбирательство. Он проводил меня до самого забора, хотя я бы и сама прекрасно добралась, но…

…не положено.

Кому и кем не положено, понятия не имею.

Он вообще предлагал отправиться в пресветлый особняк, если мне домой неохота, но вот встречаться с матушкой Эля мне хотелось еще меньше, нежели с Гретиным отцом.

Оладушки я ела.

С медом, с вареньем. И запивала горячим терпким яблочным компотом, в который госпожа Франтишек добавляла травы и можжевеловые ягоды. И как ни странно, жизнь становилась если не лучше, то всяко терпимей.

- Я там тоже прибралась, - сказала она, устраиваясь напротив. Ручкой щеку подперла… а она не так уж и молода. Матушка как-то обозвала ее юной прохвосткой, но… морщинки вот и седина, которая в морковного колера волосах видна явно.

Сколько ей?

- Надеюсь, ты не против?

- Не против.

- Хорошо… и… не обижайся. Мы ненадолго. Вот навестим госпожу Игнеру, и домой…

…домой.

Почему-то стало обидно. Значит, у них дом есть. Наверняка большой, светлый. Полосатые шторки на окнах. Цветы в горшочках.

Оладушки вот не по праздникам, но просто так. И еще пахнет там отнюдь не алхимической лабораторией, в которой по недомыслию умертвие доиздохло.

- Мы в Бессаве живем, - продолжила госпожа Франтишек. – Тут недалеко, если порталом, то в один переход. Мои родители оттуда… правда, уже их нет, но…

- Моих тоже. Матери во всяком случае.

Не стоило этого, наверное, говорить. Разве сложно притвориться, что все хорошо? Я ведь притворяться умею. Пара улыбок, неотложные дела на завтра, а там уже и визит к этой достопочтимой госпоже, которой моя Грета не нравится.

- Мне жаль.

Я не поверила.

А она поняла и вздохнула, сказала тихо:

- Она была удивительной женщиной, но… с очень сложным характером… ты же знаешь.

Знаю. Понимаю.

И нет.

- Все получилось не так… мы не собирались убегать… тайно и вообще… думали, она просто даст развод… у них давно все разладилось, иначе я никогда бы… а она отказалась. Напротив… меня выгнала… кричала, что это я во всем. А что сама дома не появлялась не то, что днями, порой неделями, бросив и хозяйство, и вас на Бжизека…

Упомянутый Бжизек тяжко опустился на стол и добавил:

- Я ее крепко любил. Поначалу… молодой был. Она-то постарше, да все одно… яркая, горячая… что ни слово поперек – то скандал. Думалось, страсть… только этой страстью быстро наелся. А она… она, ты вряд ли помнишь, без крика жить не могла. Напряжение скидывала. Я ей, мол, может, лучше травок каких попить, а она сковородкой.

Он потер голову и поморщился.

- Это я еще стерпел, только… я ж тоже работу бросить не могу. Мастером едва стал, а значит, надобно имя делать, клиентов искать. Не так оно и просто. Вот и Франечку наняли, стало быть, в помощь.

На свою голову.

Я промолчала.

Мне, по-хорошему, не было дела до произошедшего много лет тому.

- Как Франечка появилась, так Марьяна и вовсе забывать стала, что у нее дом имеется. Бывало, объявится, пропахшая гарью, гнилью, помоется, спать заляжет, а проснувшись, исчезнет вновь. И никогда не говорит, куда она и зачем… я-то сперва интересовался. А она огрызалась, мол, не моего ума дело. Кто я? Артефактор со слабеньким даром. Она ж уже тогда известна была… отпускал… ей эти походы нужны были.

Нужны.

Она и потом не переменилась. Уходила. Возвращалась. Отсыпалась и отлеживалась, порой залечивала раны и тогда, вынужденная отдыхать, снисходила до нас с Гретой. И позже, когда мой дар развернулся и окреп, учить меня бралась. Правда, у нее быстро заканчивалось терпение, поскольку сама я не отличалась ни особым умом, ни, говоря по правде, талантом.