Откинувшись так, словно я переела, привлекла ее внимание.

- Ты, горемычная, прости меня, что гоню тебя быстрее уйти. Да еще и в такое место, где немцев больше, просто нет времени у меня, а значит, и у тебя. Я вчера ночью вырыла твою могилу на огороде. Думала, хоронить придется. Один немец спросил, померла ли ты, и я сказала, что да. Не хотела, чтоб они сюда шли. Они смирные. Живут в доме, просят меня стирать им и на глаза не попадаться. Молоко мое не все забирают, как и яйца. Иногда даже дают за них немного своих пайков. Даже шоколад свойский дали один раз. А так, бывает тушенка, крупа разная и даже немного хлеба, – горестно вздохнув, она опять сбилась с темы. – Как же давно я не ела нашего хлеба. У мамки был рецепт свой, она его мне рассказала. Каравай выходит мягкий, как пух, и вкусный. Только вся мука кончилась у меня, а купить ее можно лишь за деньги. Их у меня нет. Да и не смогу я уже наесться хлеба на этом свете. Если Боженька позволит к себе попасть, то там отведаю. За столом со всей семьей.

Меня пробрал мороз от мысли, насколько же эта сильная старушка устала. Ее душа почти полностью потеряла свои цвета, готовясь покинуть слабое тело, а она думает, как спасти чужих сыновей, отдавая самое ценное той, кого видит в первый раз. А ведь я даже не могу ей сознаться, что помню свое прошлое! Как она отнесется к правде, что я из будущего, где про войну давно никто не вспоминает, кроме как на девятое мая? Хорошо, если не поверит и посмеется, а если не выдержит сердце? Жестокая правда ей точно не нужна.

- Поела, милая? Давай, убирай со стола, а я пока найду тебе вещички. Нужно тебе горб навязать – будешь мной, ушедшей в город. Я так часто делаю, а немцы не спрашивают меня. Не до старухи им – врагов высматривают, да шнапс свой пьют.

Старушка согнала меня с сундука, открыла его и принялась навязывать из нескольких юбок подобие заплечного мешка. В него она сложила несколько банок тушенки, крупу в маленьких мешочках, немного овощей. Как только она переложила и перемотала все, подозвав меня, ловко закрепила получившийся «горб» на моей шее и до первых ребер. Потом одела на меня несколько халатов, заставила заправить их в большие мужские штаны, и намотать на ноги портянки, прижав их вязаными носками. Ее резиновые сапоги были явно сняты с мужской ноги, но вместе с портянками и носками подошли и на мои маленькие ступни.

- Так точно не замерзнешь, милая. А мне все это не нужно. На тот свет забрать не выйдет.

Надев на меня еще пару свитеров, она повязала мне два платка на голову, оставив не закутанными только глаза и нос. На получившуюся объемную тушку, надела пальто. Одно из своих, поняла я, увидев похожее пальто, оставшееся лежать на кровати в районе подушки.

 - Вот. Кажется, похоже. Повернись спиной, только медленно. Да. Очень похожа на старушку. Ты ходи медленно, покачиваясь из стороны в сторону и тяжело дыши, словно несешь на себе пудовую гирю. Пройдись давай.

Я постаралась проделать все, как она сказала, но мою строгую старушку не устраивали мои попытки. Без малого час я училась ходить, как она, пока не стала мастерски шаркать, постанывать, раскачиваться и припадать на одну ногу. Обязательно правую!

- Молодец! Теперь никто не станет на тебя смотреть больше одного раза. Проверять не будут, но вот тебе документы одной из померших соседок. Это не для нашенских. Это для проверок полицаев. Старух они обычно не трогают, но все бывает. Смотри украдкой, тебя выдают молодые глаза. Щеки я измажу сейчас одной мазью моей, они станут страшными и морщинистыми, но до первого купания.