– Смотри, Вилкас, покажу, как это делается. – Отец щелчком пальцем поманил некроманта. – Сначала стандартно: заземление, чтобы не утащило. Затем ментальный блок, чтобы не сойти с ума, когда в тебя хлынет поток чужих воспоминаний. Ставь хороший, тут лучше переборщить. Потом аккуратно тянешь за ниточку…

Я мало что понимала в его объяснениях, заняла позицию стороннего наблюдателя, зато Вилкас кивал, сосредоточенно повторял за учителем, изредка задавал вопросы. Юргас не огрызался, терпеливо отвечал. То есть как родная дочь, то колкости, а как Вилкас… Ладно, потом обсудим, без посторонних ушей.

– Вижу! – взорвал утро взбудораженный крик Вилкаса.

К тому моменту я успела заскучать, задремала на плече любимого – слишком долго возились маги. Я ждала эффектных пасов, красочной магии, а они практически не двигались, в последние минуты и вовсе молчали.

– Ну? – Отстранив меня, взволнованный Линас подлетел к Вилкасу. – Он или нет?

– Похож, очень похож, но шрама нет.

– Шрам можно замазать, – упрямо возразил любимый.

– Зачем? – подал голос Юргас. – Тогда и остальное лицо надо прятать, а не светить им под фонарем. Не там вы ищите, светлейший! Но, так и быть, пришлю к вам подружку. Можете допрашивать как вздумается, хоть голову открутить – никакой ценности она для меня не представляет. Так, потискал со скуки. И ты, Аурелия, тоже не надейся, – едко добавил отец, – братишек и сестренок тебе не видать. Под кустом я только тебя нашел.

Последняя фраза – отсылка к одной из наших пылких бесед, в ходе которой я советовала хорошенько поискать в густой растительности других наследников, мне на смену.

Юргас поднялся, отряхнулся от снега и громогласно, с нескрываемым удовольствием добавил, глядя прямо в глаза:

– Жду завтра к трем. И светлейшего с извинениями.

Последнее – уже слишком, но в этом весь Юргас Дье.

– Совсем я тебя теперь не вижу!

Гражина, моя верная и по-прежнему одинокая подружка, поставила на стол банку с вареньем из еловых шишек. Судя по возбужденным, лихорадочным, блестящим глазам и порывистым, не всегда ловким движениям, ей хотелось обсудить вовсе не мое житье-бытье.

– Угу. С инквизицией не забалуешь!

Затеплила свечу и поневоле прислушалась: после рассказа Томаса мерещилось всякое. Будто кто-то стоит под окном и дышит.

– Влюбилась ты. – В устах Гражины это прозвучало как обвинение. – Скоро и вовсе в столицу переедешь, совсем нас бросишь.

Усмехнулась:

– Это вряд ли! Максимум в Колзий переберусь. Ты только Линасу не говори, но я солидарна с отцом, сидеть ему тут до самой смерти.

– Ему-то, может, а тебе? – В голосе Гражины прорезалась легкая зависть. – Достопочтенная госпожа Дье!

Вылупилась на нее:

– Ты чего? Перестань! Какая я тебе достопочтенная?

Формально, из-за титула отца мне полагался титул учтивости, но для всех я по-прежнему Аурелия, в крайнем случае госпожа Томаско, по матери.

– Будто все слепые, не видят, как Юргас к тебе переменился!

Уголки губ Гражины печально опустились. Отвернувшись, она сделала вид, будто заинтересовалась развешенными на просушку травами.

– При всех обнимает, на лошадь посадил, укрыл, чтобы его деточка не замерзла…

Сипло выдавила из себя изумленное: «Гражина?», а потом от души рассмеялась.

– Право, нашла, чему завидовать! В наследницы Юргасу захотелось? Думаешь, он от большой любви? Разве только к себе. Ученица ему нужна, вот и обхаживает.

– Хоть бы и так, – насупилась подруга и хлюпнула носом. – Ко мне даже из корысти никто не ходит, а у тебя сразу двое. Я тоже хочу капельку счастья, но, как ни гадаю, вечно руна терпения выпадает. Надоел этот наутиз хуже горькой редьки!