Дальше она вроде как извиняется, что подумала, будто это я минувшей ночью ухлопал Вилли Простофилю. Когда я явился к ней в гримерку, она вообще находилась в растрепанных чувствах, но потом до нее и остальных дошло: я никак не могу быть убийцей – ведь я не имел при себе пистолета. Сказав это, Карлотта печально смотрит на меня и спрашивает о моих соображениях насчет случившегося, поскольку видит во мне человека умного и сообразительного, а у нее есть кое-какие мысли насчет обоих убийств и ей от этих мыслей до чертиков плохо.

Я выкладываю то же, что говорил ночью в отделении полиции. Пока говорю, исподволь наблюдаю за Карлоттой в зеркале, висящем на противоположной стене. Вижу, как она смотрит на меня своим жестким кошачьим взглядом. Сейчас ей важно узнать мои догадки и еще важнее – понять, какие из них верные.

Говорю, что, по моему мнению, никто из находившихся в зале не мог застрелить Вилли Простофилю. Я стоял совсем близко от его столика, и хотя там было темно из-за неработающего настенного светильника, я бы все равно заметил потенциального убийцу. Значит, стрелявший находился не в зале, а вышел из служебной дверцы, что справа от сцены, и прихлопнул Вилли.

Спрашиваю ее про тот светильник: всегда ли его гасят, когда она выступает. Карлотта отвечает, что нет. Наверное, там перегорела лампочка, которую вовремя не заменили. Я склонен ей верить. Держу пари, этот электрик Скендалл намеренно что-то сделал со светильником, поскольку косвенно причастен к преступлению, а убийце требовалось, чтобы столик Вилли Простофили находился в темноте. У меня появляется настойчивое желание потолковать с этим Скендаллом.

Помолчав, Карлотта снова вздыхает и говорит, что, по ее мнению, я подозреваю в убийстве Руди Сальтьерру, но он Вилли не убивал. Отвечаю, что такой вывод напрашивается сам собой. Карлотта напоминает мне про электрика: дескать, тот, управляя освещением сцены, видел, что Руди Сальтьерра не покидал ее гримерку. К тому же у Руди не было при себе пистолета.

Вот так новость! Да, в отделении нас обыскивали и оружия у Руди не нашли, однако это еще ни о чем не говорит. Он мог спрятать пистолет, как спрятал свой смокинг. Времени на это у него было более чем достаточно. Наконец Руди мог передать оружие кому-то другому. Во мне возникает уверенность, что сообщников в этой игре у него больше, чем я думал до сих пор.

Но я подыгрываю малышке Карлотте. Раз она утверждает, что это не Руди, значит так оно и есть. Я же понимаю, какие слова ей хочется от меня услышать.

Она в очередной раз вздыхает, потом встает и говорит, что не смеет меня задерживать, но, если я останусь в Нью-Йорке, она будет рада меня видеть. И вдруг Карлотта выбрасывает коленце: повисает на моей шее, и я, не успев опомниться, крепко целую ее, как никого и никогда прежде. Мне кажется это правильным, и я ничуть себя не принуждаю. Вас это совсем не должно удивлять. Я всегда был не прочь поцеловаться с красивой женщиной – конечно, при условии, что это не мешало выполнению задания.

Словом, липнет ко мне Карлотта, как ракушка к днищу корабля. Признаётся, что очень несчастна и что попала в очень скверную историю. Руди Сальтьерра не так уж ей симпатичен, а ко мне ее тянет все сильнее.

Эту сладкую речь я обильно приправляю солью. Понятное дело, дамочка водит меня за нос.

Послушав ее признания еще немного, советую ей успокоиться. Говорю: если станет невмоготу, она всегда может рассчитывать на Перри Ч. Райса. Сегодня вечером я обязательно приду в клуб Джо Мадригола, чтобы еще раз насладиться ее пением, если дела не заставят меня покинуть Нью-Йорк. Карлотта просит извинить ее за этот внезапный выплеск, поскольку такие мужчины, как я, редко встречались ей в жизни. Я напоминаю ей прелестную загородную местность, где столько простора. О том, что́ мне напоминает она, я умалчиваю, поскольку нельзя портить начавшийся спектакль.