─ Пап Лёш, не умею я всего этого. Навредить боюсь.

 ─ Я тебе всегда советовал просто  довериться ей. Жена бы  всему и научила. А ещё я  говорил, что любить у нас, русских, значит жалеть. А ты свою бабу не жалеешь! 

 Он прав. Я потребитель, который только использовал её в своих целях. Аня улыбалась мне после бессонных ночей, а я воображал, что все это такая мелочь, ведь она сидит дома и не работает. Я не хотел замечать ни ее усталости, ни ее боли, физической и моральной.

 ─ Я козел! Сам это признаю, но мне надо с ней поговорить!

 ─ Знаю, что вряд ли прислушаешься к совету, но все же очень надеюсь, что включишь мозг. Оставь ее в покое на пару дней. Ане сейчас очень плохо и надо прийти в себя. А потом вспомни, что у тебя есть дети. Докажи ей, что любишь их и душой болеешь.

 ─ Я понял, бать! Ты ей скажи, что квартира в ее распоряжении. Она может вернуться туда в любое время и не бояться, что  потревожу. Найду где перекантоваться!

 ─ Передам! И себя не распускай. Не бухай и не ходи по бабам. И побрейся, наконец.

 ─ Не буду. А ты позаботься о них, пожалуйста!

 ─ Позабочусь, будь уверен! Пусть отдохнут на свежем воздухе, а ты поезжай в город и обдумай все хорошенько. Пока мы живы, ничего не потеряно, но чтоб вернуть семью, тебе придётся хорошенько попотеть.

 ─ Спасибо, пап Лёш.

 Я иду прочь. Вот и названый отец теперь против меня. Аня ему ближе, и он ее точно уж пожалеет, в отличие от меня.

 В кабинете стоит сейф и, кроме налички, там лежит увесистый, приятно лежащий в руке «Макаров». Хорошая пушка ─ осечек не даёт и черепушку разносит как арбуз. Если помириться с ней не смогу, то  уйду по-офицерски.

6. Глава 6. Аня. Моя жизнь без меня

Все вроде бы осталось прежним, но что-то безвозвратно потерялось. Я рассыпалась на части и снова уже не соберусь. Меня словно заперли в сером подобии нормального мира, где звуки и цвета померкли, а вкусы и запахи почти пропали.

 Вокруг меня все так же кипит жизнь. Ко мне то и дело подбегает дочка и сует мне в руки кукол или зовет играть, а сын, как и прежде, улыбается мне каждый раз, когда я его касаюсь… Мы с Алексом перекидываемся какими-то фразами, но их смысл я понимаю с трудом.

 Когда-то Ярослав Куприн научил меня быть львицей, вот я и вжилась в эту роль и стою на своем. Только даже если ты поступила  правильно и не пошла на поводу у эмоций, это не значит, что тебе не будет больно. Мне больно даже дышать ─ я едва стою на тонком льду, который весь в трещинах, и понимаю, что вот-вот уйду под воду. Кого бы я из себя ни строила в тот день,  все мои силы иссякли, когда я вышла из бизнес-центра. Да, я шла и не оглядывалась, но потом, как только села в такси, у меня случилась истерика.

 О боги! Как же мне хотелось вцепиться ей в волосы и колотить посильнее, чем его ─ до боли в руках и сбитых костяшек! Но какой в этом толк? Я могу хоть всех женщин в мире оттаскать за волосы, а мой скоро уже бывший муж так и продолжит «мстить» мне подобным образом за каждую провинность.

 Постоянно натыкаюсь на его вещи и засовываю их куда придется, пока меня снова не снесло. Первые дни я просто прижимала  их к себе, вдыхала его запах и ревела часами. С вещами просто ─ от них можно избавиться!  Но у меня есть сын, который каждый день и час смотрит на меня папиными глазками. И от этого взгляда никуда не деться. Так больно, когда насильно пытаешься разорвать связи, которые проросли в тебя насквозь. Но по-другому нельзя! Мы хоть и сшиты намертво, вместе быть уже не можем.

 Алекс ставит передо мной чашку чая с молоком, но мне не до еды, и я просто прижимаюсь горящим пульсирующим виском к холодному оконному стеклу, прикрываю тяжелые веки и стараюсь запретить себе думать о нем. Когда наступает вечер, становится особо тяжело. Днем я все свое время уделяю детям, но когда они спят в своих кроватках и в квартире тихо, хочется выть от безысходности.