— Все готово, мессир! — проверив крепление веревки, почтительно отрапортовал палач.

— Прекрасно! — кивнул Вальтер и обернулся к Гарольду: — Можем начинать?

Не удостоив его ответом, блондин поискал глазами кресло. Пыточное ему почему-то не понравилось, пришлось сесть на табурет.

— Она по-прежнему упрямится? — Гарольд кивнул на меня.

Какой же он жалкий! Мелкий завистливый человечишка!

— Пока да, — вздохнул Вальтер.

Ему табурета не досталось, пришлось стоять.

— Но ничего, — пообещал он, — мы все исправим. Не пройдет и часа, тер, как она даст показания против Ульва. Женщина по своей природе слаба, немного боли, и признание ляжет на стол.

— Я очень надеюсь на вас, — многозначительно заметил Гарольд и, будто случайно, коснулся увесистого кошелька за поясом.

Ничего не меняется, даже в другом мире процветала коррупция! Интересно, сколько блондин посулил за голову врага? Надеюсь, хотя бы на замок хватит, иначе инквизитор — идиот.

— Приступим! — недовольно буркнул Вальтер.

Неужели пекся о своем добром имени перед подчиненными? Смешно! Палач точно в доле, а уж сколько ему самому взяток давали!..

Пока парочка высокопоставленных мучителей обсуждала деловые вопросы, в пыточной вновь наметилось движение. Во-первых, солдаты принесли недостающий табурет для инквизитора. Во-вторых, в дальнюю часть комнаты серой тенью скользнул мужичок с пухлой папкой подмышкой. Впечатленная дыбой и прочими прелестями, я только сейчас заметила, что там обустроили место для секретаря. Ну да, кто-то ведь должен вести протокол, создавать видимость честного правосудия.

Убедившись, что все в сборе, Вальтер прочистил горло и, проигнорировав принесенный табурет, встал против меня — очередной метод психологического воздействия. Он еще ничего не сказал, просто смотрел, а я уже задергалась, насколько позволяла веревка, отодвинулась.

— Девица, называющаяся себя Катей, кто твои родители, где ты родилась? Если знаешь месяц и дату, назови их.

— Седьмое мая одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года, город Выборг. Отец — военный, мама — бухгалтер.

На допросе ведь положено говорить правду, вот я и говорю. Могу и про переезд в Петербург рассказать, и про учебу, и про развод родителей, мне не жалко.

Вальтер сначала оторопел, забавно вытаращился на меня, а затем, натянув былую непроницаемую маску, влепил мне пощечину, такую сильную, что дернулась голова.

— Шутить со мной вздумала? Не советую!

Щека ныла. Хотелось прижать к ней ладонь, успокоить боль, но никак.

— Я не шучу, — плаксиво шмыгнула носом от обиды. — Я не отсюда, я из другого мира.

А, плевать, признаюсь, что попаданка! Хуже себе уже не сделаю, а вот лучше… Тут кто знает.

В пыточной воцарилась вязкая тишина, только потрескивали угли в жаровне. Ну и тихонько подвывала я. Инквизитор мне челюсть вывихнул, болело жутко.

— Развяжи ее! — наконец, обращаясь к палачу, потребовал Вальтер.

Тот с радостью выполнил приказ. Никогда не думала, что скажу такое, но палач — хороший малый, не садист, как парочка прокуроров на табуретках. Просто у него работа такая — людей мучать.

Едва мои пятки коснулись пола, как я очутилась в цепких руках инквизитора. Он вел себя не лучше барышника, не постеснялся даже зубы проверить.

— Белые, целые! — удивленно выдохнул он.

Судя по всему, местные барышни ходили сплошь с угольками.

— Хватит с ней возиться! — нетерпеливо пискнул со своего места блондин. — Плевать, откуда она, главное, чтобы показания нужные дала. А после… Хоть трахните ее, хоть повесьте, мне плевать!

Зато мне не плевать, меня оба варианта не устраивают. Инквизитора, впрочем, тоже. Как женщина я его не возбуждала, а веревке он предпочитал костер. Только вот сейчас на первый план у Вальтера вышло не наказание ведьмы, даже не очернение доброго имени Акселя, а изучение неведомой зверушки, то есть меня. Надо же, ничуть не изменилась за день, а такое внимание!