И да, я все еще жива, несмотря на знание Доминика о моем побеге.

– В этом неидеальном мире – да, – твердо кивнула она. – Если бы он был просто злым и творил эту жестокость, потому что ему так нравилось, ты вряд ли бы выжила, Аннабель. Я не очень хорошо знаю Дома, но Ян убежден, что он – не тот, кто станет тратить свое время на бессмысленные игры: внимательности на такую бездарность не хватит. Доминик и важные вещи не всегда запоминает. А в твоем случае, будь то просто игра, мог просто забыть о тебе в темнице в первый же день и история на том бы закончилась. Если он с тобой возился все эти годы, значит, была причина, и не только садистское желание поизмываться над тобой.

– Ты веришь ему? – зло усмехнулась я, все еще не готовая отпускать последнее сильное чувство, на котором я держалась. Ненависть к Доминику.

– Доминику? – уточнила она, а после покачала головой. – Нет. Но я верю Яну. А он уверен в Доминике. Этого и того, что я знаю и чему сама стала свидетелем – довольно, чтобы попытаться понять его.

– Раз ты так радеешь за жизни детей, что скажешь, если узнаешь, что Дом, ничуть не лучше своих соплеменников? Тоже скажешь, что цель оправдывает средства? – процедила я сквозь зубы.

– О чем ты? – с подозрением посмотрела она на меня и в защитном жесте прикрыла руками живот. – Аннабель? – требовательно позвала она.

– Ты не задумывалась, что значит его прозвище? Не просто так его называют «Коллекционером», Тори. За эти три года я успела наслушаться о нем вдоволь, – обошла я ее по кругу, едва сдерживая собственные эмоции, чтобы не закричать.

– Коллекционер – понятие довольно расплывчатое, – не так уверенно отозвалась она, что вызвало во мне улыбку снисхождения.

– Ты права, – склонила я голову к плечу, а после холодно добавила: – У Коллекционера множество различных увлечений. Он может, как коллекционировать вещи, чужие долги или живых существ. Редких. Детей – в том числе, Тори. Я сама когда-то стала одним из таких экземпляров, – ткнула я пальцем себе в грудь. – Так он и Лирана называли меня. Я была редкостью, диковинной игрушкой, с которой он играл, ломал, забывал, а после ради развлечения позволил думать, что я обрела от него свободу.

Девушка пораженно замерла, в растерянности и испуге наблюдая за мной. Ладони на животе Тори напряглись сильнее, а ее взгляд наполнился странным коктейлем из упрямого недоверия и сомнения. Сомнения в собственной вере.

– Я не верю. Ян бы ни за что не подверг меня и нашего сына такой опасности.

– Твой муж сам вернулся к Дому совсем недавно после долгой разлуки, – жестоко подметила я, совершенно не ощущая удовлетворения от собственных обвинений и того, что пошатнула веру Тори в Доминике. – Я сама когда-то считала Дома другим. Я думала, что мы – друзья. Но реальность оказалась куда более жестокой.

– Нет, – покачала она головой в упрямстве. – Ты просто обижена на Доминика. У тебя есть причины, но ты не можешь быть объективной.

– Я сама видела клетки с детьми, Тори! – прикрикнула я, устав от этого диалога. Бессмысленного и жестокого. Девушка вздрогнула, а ее глаза расширились. Я устало выдохнула, вновь прошла к креслу и потерла лицо руками, в надежде смыть с губ вкус горечи, и забыть нелестные и тяжелые воспоминания. – В день, когда я… – хотела сказать «сбежала», но теперь понимала, что это неправильное определение, учитывая, что Доминик был в курсе, если сам не курировал процесс. – В день, когда Лирана меня ранила, я пыталась укрыться в одном из помещений и набрела на тюрьму. Там были дети… – с трудом сглотнула я. – Точно дикие звери они сидели в клетках, некоторые на цепи… а Фани…