Пал Семеныча уволили с такой обидной для него поспешностью, что он в считанные недели после этого превратился из человека что-то значащего в здешних местах в завсегдатая грязной столовой при местном рынке – там торговали дешёвой водкой и всегда было с кем выпить, а переставшему чураться земляков Никодимову его былое зазнайство быстро простили, поскольку он теперь нередко платил за своих собутыльников, что окружающие не могли не оценить по причине редкости столь благородного поведения.

Китайгородцеву подсказали, где Никодимова искать. Там Пал Семёныч и нашёлся. Сидел за грязным неустойчивым столиком в самом углу столовой в компании с двумя столь же достойными джентльменами и приканчивал первую за этот день бутылку водки. Китайгородцев сел на пустующий четвёртый стул, выставил бутылку коньяка и сказал, глядя Никодимову в глаза:

– Есть разговор.

Насторожившийся Павел Семёнович разглядывал незнакомца: хорошо одет, хорошо выбрит, и одеколон хороший у него – тут добра не жди, тут какая-то будет неприятность, не иначе.

Китайгородцев глянул на собутыльников Никодимова так, что они сразу поняли: не для них коньяк. Встали, мрачнея на глазах, и переместились за другой столик, всё же любопытствуя, чем дело кончится.

– Наливай, – предложил Никодимов, по-прежнему осторожничая.

Китайгородцев подчинился. Выпили. Китайгородцев тут же налил ещё. Снова выпили. Китайгородцев налил по третьей. При этом собутыльники перебрасывались ничего не значащими фразами.

– До скольких работают? – спрашивал Китайгородцев, обводя равнодушным вздором неприглядное заведение.

– До семнадцати, – отвечал Никодимов, сверля собеседника взглядом.

Снова выпивали.

– Народу мало, – оценивал посещаемость заведения Китайгородцев.

– Понедельник потому что, – мрачно напоминал Пал Семёныч.

Он хотел знать, в чём всё-таки дело, но не решался торопить события, поскольку было у него предчувствие, что ничего хорошего его не ждет. Струсил он, в общем. Только виду пока не подавал.

Прикончили бутылку коньяка. Должно было последовать какое-то продолжение.

– Выйдем на улицу? – предложил Китайгородцев. – Спокойненько поговорим.

Спокойненько – это без свидетелей. Это Никодимов понял. Он бы с удовольствием остался здесь, в столовой, но вовремя смекнул, что его страх тотчас обнаружится.

– Пойдём, – произнес он с неискренним равнодушием в голосе.

Вышли за порог.

– Вы ведь у Проскурова трудились? – осведомился для затравки Китайгородцев.

– А что такое? – спросил мрачно Пал Семёныч.

– У вас женщина работала. Потапова Людмила Антоновна.

Никодимов промолчал, лихорадочно соображая, чем сей факт может лично ему аукнуться.

– Меня интересует, как она на работу к вам попала, – сказал Китайгородцев.

И Никодимов сильно испугался.

– А вы откуда? – спросил он хриплым голосом.

Китайгородцев смотрел так, как могут позволить себе смотреть люди, способные стереть собеседника в порошок.

– Я ничего не будут признавать! – сообщил Никодимов, стремительно трезвея от страха.

– За взятку вы её на работу приняли, – поделился Китайгородцев результатами собственных изысканий среди местных жителей и бывших подчинённых Пал Семёныча.

– Я не буду признавать! – ещё сильнее испугался Никодимов. – И подписывать не буду тоже!

– А мы бумаг не будем составлять, – проявил великодушие Китайгородцев. – Вы сказали, я услышал, и тут же всё забыл.

Не очень-то Пал Семёныч поверил собеседнику, но сама мысль о том, что они могут договориться, очень ему понравилась.

– Вы из милиции? – спросил он.

– Угу, – невнимательно отозвался Китайгородцев. – Она сама к вам пришла?