По дороге домой Самир почти не говорит. Докладывает, что созванивался с отцом, Богданом и няней, отчитался перед ними за прошедшую ночь. Когда спрашиваю, поделился ли нашим секретом, переключает все внимание на дорогу. Зря я поднимаю эту болезненную тему. Дергаю за усы несбыточной мечты, пусть и нашей общей. Нам не быть вместе. Признаться семье в своих чувствах к телохранителю — навеки потерять уважение отца и брата. В лучшем случае меня лишат наследства. В худшем — от меня отвернутся. Я не имею права вредить репутации нашей фамилии.

Резонно забыть о произошедшем, как о минуте слабости, как о досадной ошибке. Надеюсь, у меня получится.

Няня встречает меня с распростертыми объятиями.

— Элечка, ты как?!

— Все в порядке. Самир обо мне позаботился.

Обнимая меня, она сердечно благодарит его:

— Спасибо тебе, Самир.

— Это мой долг, — сухо отвечает он. — К сожалению, не смог предложить Элле Валентиновне душ. И она голодна. Так что передаю ее в ваши заботливые руки. Бал в девять, — обращается он уже ко мне. — Выезжаем в восемь, Элла Валентиновна.

Элла Валентиновна… Я снова для него дочь банкира Ярославцева, которую нужно охранять. Он играет со мной? Или мечется, то соблюдая рамки, то выходя за них и коря себя?

Тошно от всех этих условностей! Почему я не могу, как другие? Почему не могу любить и быть любимой, не оглядываясь на семью? Не опасаясь мнений и пересудов?

Мы с Самиром расходимся, так и не взглянув друг на друга. А на сердце такая тяжесть, какой не было даже при расставании с Никитой.

Я долго отмокаю в ванне, обмозговывая свои ночные приключения. Какие бы стены ни выстраивал между нами Самир, у него теперь новый статус. Не отвертится!

Макияжем я занимаюсь сама, укладку мне делает няня. Воспитывая богатую избалованную девочку, она стала мастером на все руки, так что я и не думаю вызывать парикмахера. Няня прекрасно справляется с крупными локонами, нахваливая мой новый оттенок волос.

Платье надеваю фиалковое, как и планировала. Ровно в восемь спускаюсь в фойе, где меня уже ждет Самир. Смотрит на меня украдкой и тут же отводит взгляд в сторону. Желаемого комплимента мне не видать.

Вздохнув, обуваю сапоги и надеваю шубу. Няня помогает ее застегнуть, весело щебеча:

— Ни в чем себе не отказывай, Элечка. Ты заслужила отдых. Обещаю, что не скажу Валентину Борисовичу, если вернешься поздно. Самир тоже. Правда, Самир? — подмигивает ему. — Ты взяла телефон?

Не то что не взяла, я даже не знаю, где он. Наверное, уже разрядился.

— Не надо. У Самира же есть.

Взяв клатч, выхожу вслед за своим телохранителем. Он усаживает меня в машину и медленно выезжает за ворота.

Я воровски поглядываю на него, напрасно ожидая, что расшевелится. Завис. Конкретно завис. Тайком любить меня, видимо, легче, чем признавшись.

— Тормози! — приказываю, потеряв терпение.

— Не положено, — отвечает на автомате.

— Немедленно! — рявкаю, кинувшись на руль.

Самир молниеносно выравнивает машину, съезжает на обочину и тормозит.

— Это что за выходки?! — ругается, грозно взглянув на меня.

— Ты мне скажи! — требую я. — Ты везешь меня к моему бывшему парню! С ним я проведу вечер! С ним буду танцевать! Он будет держать меня за руку! Тебе что, плевать?! Сегодняшняя ночь ничего для тебя не значит?!

Поджав губы, Самир руками ударяет по рулю и отворачивается. Дышит тяжело, сдавленно, прерывисто. Мотнув головой, отстегивает ремень безопасности, разворачивается ко мне корпусом и подается вперед. Обводит меня масляным взглядом и вполголоса произносит:

— Мы по тонкому льду пошли, Элла. Он треснет. Провалимся оба. Оба потонем. Не могу я так с тобой. Жестоко это.