— Полгода взаперти, и вы ни разу не взяли кисть в руки?

— Нет, — вздыхаю, взглядом обводя любимые стены. От вида некогда яркой студии в груди щемит. — Что я могу написать в таком состоянии? Черное пятно? У меня в душе мрак, Самир.

— Вы могли бы выплеснуть негатив через картины.

— Не хочу пачкать полотна следами депрессии.

— Это всего лишь полотна, Элла Валентиновна, — улыбается он. — Разрешаю вам написать мой портрет. Не обижусь, если обезобразите.

Снова почву из-под ног у меня выбивает. Отворачиваюсь к панорамным окнам и обнимаю плечи. По ту сторону стекол меньшая буря, чем у меня внутри. Я кричу, но крик этот, кажется, никто не слышит. Никто, кроме Самира. Каким-то образом он ухитряется вытаскивать из меня прежнюю Эллу Ярославцеву.

Пальцы подрагивают от желания вновь взяться за кисть. Влезть в свою запачканную широкую рубашку, усесться на пуфик и штрих за штрихом, мазок за мазком погрузиться в свои фантазии. Абстрагироваться от всего, заглушить тот душераздирающий крик внутри, забыться. Хотя бы на несколько часов.

— Я больше не рисую, Самир, — отвечаю, победив пробуждающуюся наивную мечтательницу. — Давай отнесем это вниз.

Развернувшись, шагаю вон. Не сбавляя шага, сбегаю по лестнице и буквально врываюсь в гостиную, вызвав на лице няни тень беспокойства.

— Все хорошо?

— Да, — киваю, присоединяясь к ней и Ольге.

— Точно?

— Да! Сказала же.

Няня отстает, молча растягивает гирлянду и меняет тему:

— Так ты завтра едешь на бал?

— Обычная студенческая вечеринка. Никакой это не бал, — ворчу, стараясь не смотреть на Самира.

— Нужно вызвать мастеров. Как ты без прически и макияжа поедешь на праздник?

Я только сейчас догоняю, что похожа на чучело. Укладки и штукатурки будет мало. Все заметят, как паршиво выглядит моя кожа, ногти. К косметологу лучше съездить сегодня, чтобы завтра на лице не было покраснений или воспалений.

— Блин, няня! — взвизгиваю, топнув ногой. — Раньше не могла напомнить?!

— Я думала, ты обо всем позаботилась, — растерянно отвечает она.

Поворачиваюсь к Самиру. Как бы мне того ни хотелось, а придется обращаться к нему с просьбой:

— Свозишь меня в салон? — Его взлетевшая бровь заставляет меня затараторить: — Меня принимают без очереди. Любую запись подвинут…

— Элла Валентиновна, вы видели, что творится на улице? В любую минуту дороги закроют.

— Но еще же не закрыли! Черт возьми, я дочь Валентина Ярославцева! Для меня любую дорогу пробьют. Не хочешь ехать, так и скажи. Возьму водителя.

Глубоко вздохнув, Самир согласно кивает:

— Ладно. Собирайтесь.

— Некогда мне собираться. Ты знаешь, сколько часов требуется..? Ой, впрочем, тебе не надо это знать. — Махнув рукой, спешу на выход. — Бросай это, Самир! Поехали! — На пороге упираю руки в бока, окинув телохранителя строгим взглядом.

— Элечка, я останусь, — окликает меня няня. — Помогу Ольге закончить с украшением.

— Да пожалуйста.

В фойе быстро переобуваюсь, накидываю шубу, но выйдя за двери, поскальзываюсь. Если бы не Самир, вовремя подхвативший меня под руки, точно задницей приземлилась бы на мраморное крыльцо.

— Я же говорил, погодка — отпад, — скалится он, нависнув надо мной.

— Ничего, — пищу, таращась в его слишком близкое лицо. — Красота требует жертв.

— Но почему ради вашей красоты я должен идти на жертвы? — растягивает он свой вопрос, и не думая выпускать меня из своих объятий.

Моргаю, пытаясь вернуть себе улетучившуюся секунду назад смелость.

— Ты же меня… охраняешь.

— И вы только что убедили меня, что охранять вас нужно в первую очередь от вас самой, Элла Валентиновна.