— Может, радио? — снова нарушает затянувшееся молчание Самир. — Какую волну включить?

— Без разницы. Твоя машина. Делай что хочешь.

— Возьмите свои слова обратно, Элла Валентиновна. Вдруг мне захочется фастфуда, и я решу перекусить прямо здесь. Хотите, чтобы ваша роскошная шуба пропахла котлетами и фри?

Разве она успеет впитать в себя запах еды, которую Самир наверняка закидывает в себя вместе с упаковками?

Опять взглянув на него, пальцами сжимаю ручки сумки. Осязая ее нежную кожу, вспоминаю цену бренда и горько усмехаюсь. Боже, эта сумка стоит дороже машины Самира. Все имеет свой ценник. Что-то дешевле, что-то дороже, но все можно купить и все можно продать.

— Самир, если бы тебе предложили пять миллионов, ты согласился бы похитить человека и держать его под замком?

— Зря вы этот разговор заладили, Элла Валентиновна. Я вот вам про фастфуд сказал, и так поесть захотелось. Может, заскочим куда-нибудь?

Обалдеть! Я ему про свои кошмары, а он про жратву!

— Я в джинсах. В ресторан в таком виде не пустят.

— Я знаю место, куда пустят, — подмигивает он мне.

— Меня заранее тошнит, — фырчу, хмурясь.

— Да, не ваш уровень, — не скрывает Самир, заезжая в город. — Но там вкусно готовят. Я не отказался бы от салата и супа. А вы? Может, кофе?

Толком не позавтракав, я со вздохом киваю. Не уверена, что там, куда меня везет Самир, подают свежий зерновой кофе, но ведь его вопросы риторические, а интонация — иллюзия несуществующего выбора, издевка.

— Да, конечно, — неестественно улыбаюсь. — Кофе в забегаловках — это лучший кофе. Обожаю его.

Не взглянув на меня, Самир перестраивается в нужную полосу и тормозит на светофоре. Город кипит предновогодней суетой. Всюду украшения, гирлянды, яркие рекламные баннеры. По улицам расхаживают Деды Морозы с листовками. На центральной площади уже тянется к небу наряженная ель. Но ничего не вызывает у меня восторга. Если того гада не поймают в ближайшую неделю, он будет счастливо встречать новый год, в то время как я шарахаюсь от собственной тени.

— Приехали. — Теперь Самир тормозит перед рестораном кавказской кухни. — Пойдемте. Там очень уютно.

— Не сомневаюсь, — отвечаю, нехотя вылезая из машины.

Озираться по сторонам — это неотъемлемая часть моей жизни. Но тут, в городе, даже от этого становится тяжело дышать. На меня все давит: люди, машины, звуки, мельтешения. Я на краю пропасти, которая сама летит мне навстречу. Перед глазами начинает плыть. Кажется, все прохожие заглядывают мне в лицо и смеются, потешаются. В ушах дикий гул, как под водой. В висках начинает стучать. Я чувствую, как бешено несется кровь по моим венам. Разрушающее цунами, все сносящее на своем пути.

— Элла! — Кто-то дергает меня за руку. Я ртом хватаю воздух, ощущаю запах Самира и облегченно выдыхаю, прикрыв глаза. Он прижимает меня к своей груди, поглаживая по голове и твердя: — Все хорошо... Я рядом... Тебя никто не обидит... Я клянусь…

Одна моя ладонь лежит на его груди. И я через плотную ткань пиджака чувствую, как рьяно бьется его сердце. Он будто мой страх разделяет, на себя половину берет.

Упираюсь в эту грудь, отстраняясь, когда спохватываюсь, что со мной не случилось ничего такого, чтобы пришлось бросаться в объятия телохранителя. Просто подурнело на улице из-за того, что давно не выходила в люди.

Скорбь в его глазах мне совсем не нравится. Богдан так не сострадает мне, как Самир. Так, словно я ему небезразлична.

— Самир… — бормочу едва внятно, делая шаг назад, и в этот момент за моей спиной раздается до режущей боли знакомый голос: