Секунду я отхожу от шока, пялясь в пол, а он уже выносит меня из комнаты. Уверенно, смело, с неким диктаторским попечительством.

— Как ты смеешь?! — начинаю визжать, дергаясь на его плече. Но увы, ни сползти, ни спрыгнуть. Он рукой сцепил мою талию в кольце, и не думая дать мне шанса вырваться. Я даже до телефона дотянуться на могу. Ударяю его по стальной спине. Еще раз. Еще. Сильнее. Бесполезно. Он и бровью не ведет, спускаясь по лестнице. — Да чтоб тебя! — рычу, обессилено повиснув.

— Наконец-то вы перешли на «ты», Элла Валентиновна, — произносит он. Ровно, без намека на одышку. Будто и не тащит на плече пятьдесят килограммов Эллы Ярославцевой.

— Элечка! — ахает няня, когда Самир проносит меня мимо нее.

— Няня! — взвизгиваю, протянув к ней руки. — Позвони отцу! Скажи, что его чудище тронулось умом…

Слышу его глухой смешок. Он еще и ржет надо мной, мерзавец!

Няня, сочувствующе поджав губы, качает головой.

Ну конечно! Отец развязал Самиру руки и предупредил всех, чтобы не вмешивались. Подозреваю, и Богдан в деле. Значит, вся надежда только на Руслана, заступник из которого тоже — так себе. Да уж, перспективы!

В фойе Самир ставит меня на ноги, но стоит мне дернуться в попытке сбежать, преграждает путь. Нас разделяет всего несколько сантиметров. Я дышу, как загнанная гончая. Тяжело. Сбивчиво. Будто это я тащила Самира на своем горбу. Он же абсолютно невозмутимый. Буравит взглядом. Терзает. Мучает.

— Я, Элла Валентиновна, тоже под страхом смерти никому не позволю к вам пальцем прикоснуться. Себе руку отсеку, но вас не трону.

Его горячее дыхание, касаясь моего виска, невидимыми импульсами вселяет в меня лучи уверенности.

Я растерянно бегаю глазами по его костюму, пока все мои мышцы сжимаются, реагируя на его пробирающее до дрожи заявление. Не нравится мне тон его голоса. Рядовые телохранители не говорят с такой… одержимостью.

Да, одержимость — самое подходящее слово поведению Самира: его взгляду, голосу, жестам. Похоже, он помешан на своей работе. Но у всего должен быть предел. Его должность подразумевает мою защиту, а не распоряжение моей жизнью. Он никто, чтобы принимать за меня решения.

Поднимаю грузные веки. Самир смотрит мне прямо в глаза. Упрямо. Дерзко.

— Почему? — спрашиваю едва слышно. Голос стирается в хаосе мыслей.

— Ваш отец мне много платит. Я заинтересован быть отличным служащим.

Хоть бы соврал! Сказал бы, что я безумно хорошенькая и заслуживаю звезд с неба. Невоспитанная дубина!

— И все? — подстрекаю его расщедриться на пару комплиментов принцессе, что полгода провела в замке в ожидании рыцаря, который спасет ее от дракона, отрубив все его головы.

— Я мог бы сказать, что сражен вашей красотой, — ничуть не мямля, отвечает он, беря мою шубку у подошедшей няни. — Но мне с вами все равно ничего не светит, поэтому я буду соблюдать субординацию. Вы не против, Элла Валентиновна?

Изобразив улыбку, я разворачиваюсь к нему спиной и дерганными движениями засовываю руки в рукава.

Господи, за что мне это?! Лучше бы я дальше увядала дома.

— Я избалована, Самир. Могу спровоцировать нарушить эту субординацию. — Застегиваю шубу, медленно поворачиваясь к нему. — Поверьте, вы со мной и суток не протяните.

Его губы растягиваются в улыбке, обнажая белоснежные зубы.

— Посмотрим, Элла Валентиновна. Я тоже с характером. Не советую вам лезть на рожон.

Указывает, распоряжается, советует. Цензурных слов нет, чтобы выразить все, что я о нем думаю!

Хмыкнув, обуваюсь в сапоги, беру у няни сумку и разворачиваюсь к двери.

Бесит. Все бесит! Я еще заставлю Самира написать заявление по собственному. Завтра же вернусь к своей привычной жизни узницы. А пока, чувствуя спиной, как няня перекрещивает мой путь, в сопровождении телохранителя