Вскакиваю с места, барный стул, на котором я сидел, с грохотом падает.

Кулаки сами собой сжимаются.

– Да что ты вообще понимаешь? Я боялся сделать ей больно! – ору я. – Ты не в курсе всего!

– Это чего за хрень? – на кухню заглядывает напрягшийся Диман.

– Рэм рассказывает, как знатно бережет своих друзей от моральных травм. Почти успешно. Но нет. Мы же мачо. Мастер интриги. Навертел, теперь он один в курсе всего, но не знает, как выгрести.

Блядь, чернявая права. Я сделал только хуже. Я вообще не понимаю, зачем это сделал.

– Я тебе все сказала, – серые глаза Воловецкой холодные-прехолодные, но все же не настолько, как голубой ледяной океан в глазах Соньки. – Объяснись и вымаливай прощение. Может, она простит и позовет на свою свадьбу гостем.

Падает черная пелена.

Свадьбу? Сонька однажды может выйти замуж?

Это откровение вышибает из меня дух.

Кошмарный образ Софии Ждановой в свадебном платье накрепко заседает в мозгу.

Оглушенный своими мыслями, открытием, что лучше сдохну, чем позволю ей выйти за кого-то замуж, я пропускаю момент, когда Воловецкая выставляет нас проветриться.

Смутно помню, как на автопилоте, топаю за Диманом в ближайший бар.

Прихожу в себя, когда мне в руки всовывают кружку пива.

– Ты зря спросил Ингу, – Демон, черт побери, прав. – Тема предательства для нее болезненна. И ей плевать, чего ты на самом деле добивался.

– Она сказала, я трус, – снова завожусь я.

– Это с ее точки зрения. Я считаю, что ты заигрался. Трус поступил бы проще, и уж точно не пытался бы заставить ее разлюбить. Ты просто зашел слишком далеко. Не рассчитал. И теперь пожинаешь плоды.

– Я сломал, я и починю, – делаю глоток пива. Во рту горчит.

– Ну, – хмыкает Диман. – Можешь приступать.

– Что? – не вкуриваю я.

– Жданова рвет танцпол за твоей спиной. В обнимку с каким-то хмырем.

– Что, блядь? – подрываюсь я.

Реально. Пипец, меня накрывает от одного только взгляда на это непотребство.

Только со мной Сонька так отжигала. Только я имею право трогать ее.

Меня как магнитом тащит туда к ней.

Сейчас моя родная Соня невыносимо чужая, незнакомая, манящая, раздающая свою бешеную энергию всем вокруг. Лампочки сейчас перегорят.

Впиваюсь взглядом в длинные ресницы, лежащие на щеках, в длинную шею с родинками у яремной впадинки. Сонька откидывает голову на плечо уроду, лапающему обнажившийся живот, и открывает глаза.

И все.

Мы на дне самой глубокой пещеры.

Или все еще падаем туда.

Сука, в Марианский желоб проваливаемся.

И летим, прикованные друг к другу этими взглядами.

Вижу, как Соня напрягается, каменеет. Вот-вот смоется. Но я не отпущу.

Выбрасываю руку вперед и дергаю Соню на себя. Обхватываю впечатавшееся в меня тело, такое соблазнительное, желанное, совершенное. Лучше не бывает. Другого не нужно.

И меня клинит от того, что я чувствую, как наши сердца бьются, рвутся навстречу друг к другу. Штырит от того, какая она горячая, гибкая, сильная. Умираю от того, как она пахнет.

Я хуевый романтик, потому что запахов и стука сердце мне мало.

Меня заводит с пол-оборота только от прикосновения к ней. Кровь закипает в жилах.

А Соня…

Соня отталкивает меня.

5. Глава 5. Рэм

Вздернув подбородок, дерзко смотрит в глаза. Голубые озера из кипящих снова превращаются в ледяные, в них вызов и одновременно знак «Стоп».

Засунув руки в задние карманы джинсов, она медленно отступает назад на три шага. Нагло. Покачивая бедрами. Почти пританцовывая. А у меня ладони горят, как ошпаренные, оттого что я только что держал в руках запретный плод.

Мать твою! Когда она стала такая… такая… взрослая?