Я мощь, я на гребне волны, у меня все будет хорошо!

Я обязательно стану счастливой.

Объятья парня, который отжигает рядом со мной становятся крепче. Это не нравится Дену, и он, оттащив того за плечо, занимает его место. Рассмеявшись, я разворачиваюсь в кольце его рук и…

Я вижу предо мной его. Рэма.

Думала глюк, но за его спиной виднеется голова его приятеля. Горелова, кажется.

Гаснет звук.

Стробоскоп тухнет.

Я застываю столбом.

Я, но не Рэм.

4. Глава 4. Рэм

Одному оставаться было паршиво, я потащился за Демоном к нему домой.

Разумеется, там обнаружилась Инга, уже вернувшаяся со своей подработки. Диман бесится, что она работает в бюро, но у него теперь намного меньше прав возникать, поэтому он терпит.

Суровых контр между мной и Ингой уже нет, но напряженность осталась.

Меня раздражает такой типаж девиц, они кажутся мне наигранными со своими восторгами по поводу всего. Да, ок. С Воловецкой я просчитался, она реально по жизни такая, но она не все.

И я до сих пор не могу ей простить снисходительной фразы, которую она бросила, увидев у меня в телефоне фотку Сони.

– Не про тебя девчонка.

Как я закусился. До сих пор не отпускает. Вот мы и цапаемся с Ингой по любому поводу, но она вроде не науськивает Димана против меня. И терпит в доме. Недавно переехала, а уже хозяйничает.

Она готовит, Демон вокруг вьется, а я, как неприкаянный смотрю на них. Бесит.

– Ты чего такой кислый? – спрашивает Инга, когда Диман выходит поговорить с позвонившим отцом.

– Ничего. Тебя не касается.

– Пф, – фыркает она и забывает про мое присутствие, полностью отдавая все внимание курице, лежащей перед ней.

А меня вдруг надирает.

Она же девушка. Может, она подскажет? Мне больше спросить некого.

Девчонки в моем окружении всегда были только для одного.

Единственная, с кем я дружил…

В общем, Сонька мне точно ничего не скажет, кроме: «Да пошел ты!»

– Слушай, – мнусь я. – Ты как девушка можешь дать совет?

– Мугу, – отзывается она. – Тебе?

И с этими словами начинает сдирать кожу с тушки. Отчего у меня ощущение, что Инга представляет на ее месте меня?

Быстро, чтоб не передумать, я выкладываю ей, в чем соль.

И с каждым словом стыд во мне становится все более жгучим. Я даже не отрываю глаз от столешницы. Потому что одно дело вариться в собственном дерьме, а другое – услышать, как со стороны, насколько все паршиво.

Пауза, повисшая после того, как я заканчиваю, говорит о многом.

Я поднимаю взгляд на Ингу.

У нее круглые глаза, приоткрытый рот, и она замерла с кухонными ножницами в руках.

– Всегда знала, что ты дебил, – наконец находит Воловецкая ободряющие, блядь, слова для меня. – Совет дать могу. Но не тебе, а ей. Послать тебя лесом и…

С хрустом отрезая гузку на курице, она показывает, чего еще я, по ее мнению, достоин.

– Не может быть все так плохо, – с вызовом бросаю я. – Ты же Демона простила…

– Это другое. А то ты не помнишь, кто все заварил. Ты же… сам наломал дров. Да тут даже это определение не подходит. Ты знал, что делал. Просто не ожидал, что топором тебе же по лбу и прилетит. Убогий.

Ясно. Воловецкая будет издеваться. Ну да. Она за словом в карман никогда не лезла. Помощи от нее я не дождусь.

Но Инга, посопев, все-таки находит в себе глубоко запрятанное милосердие.

– Скажи ей правду. Покажи, что ты испугался тогда.

– Я не испугался! – у меня вырывается почти крик.

– Да вы охерели, самцы, блин! – психует Инга, швыряя в раковину ножницы. – Ссыкло ты натуральное. Ты же боишься показать, что знаешь, что такое страх. Ой это все девчачье, – кривляется она. – Любовь-морковь-чувства! Где были твои яйца, когда лучшая подруга в тебя влюбилась? На что поспорим первая любовь? В таких козлов, как ты, влюбляются только по неопытности. Ну? Давай? Скажи, что не зассал!