Ну и как вывод – потребовал «оградить обожаемого монарха от гвардейского произвола». Последствия это возымело самые неожиданные: на мою сторону встали часть казаков конвоя ЕИВ. Видать, у них там тоже все непросто, и даже среди тех, кто связан с царем личной унией (а казаки всегда считали, что служат лично царю, а не государству) и несет самую почетную службу, прошло размежевание.

С десяток терцев и кубанцев привел в Таврический дворец знакомый мне Петр Северцев и бухнул прямо с порога:

– Принимай на службу, Григорий Ефимович! Нет больше мочи служить в Царском.

– Что же так? – я в удивлении откинулся в кресле.

– Поносит государь нас за Алексея. Каждый день – дескать, из наших кто покрал царевича… – вахмистр перекрестился. – Богом клянусь, не мы это.

– Значит, не доверяет, – я побарабанил пальцами по столу. Все складывалось очень удачно!

– Так и есть, – казак повесил голову, сзади загомонили сослуживцы. – Как жить теперича, не знаем. То ли по домам, то ли…

А у них-то срок не выслужен, вернутся – запозорят в станицах, как это, казак сам на льготу вышел?

Положение хуже дезертирского. Значит, им нужно где-то дослужить, а мне – куда-то их пристроить… А почему бы и не в Думу? Охраняли единоличного главу государства. теперь пусть охраняют коллективного.

– Мне в Думе нужна своя, особая думская стража. Драчунов растаскивать, охранять покои. Возьметесь? Жалованьем не обижу! Жить пока при мне, в Юсуповском дворце. Там есть помещения, сделаем казармы… Когда все наладится, сделаем постоянные казармы в Таврическом.

Лица казаков просветлели.

– Любо!

– Хотим!

– Бери нас обрат на службу, Григорий Ефимович.

– Не подведем!

– Вот и ладно! – я встал, пожал руку Северцеву. – Головой пока назначаю тебя, Петр. Но ежели похочете казачьим обычаем выбрать на круге другого – так тому и быть.

Это тоже понравилось казакам. Хоть какая-то видимость прежних вольностей. Избрали в итоге все того же Северцева.

Как не хотел я проводить реквизиции, а пришлось. Во-первых, Зимний дворец. Его статус потребовалось прописать в отдельном законе. Теперь там официально располагалось правительство, поднимался флаг страны, исполнялся гимн в случае приема глав иностранных государств. На этом, как ни странно, настоял Столыпин.

– Как к этому отнесется его императорское величество? – осторожно спросил я, прочитав текст законопроекта.

Столыпин вроде был еще вхож в Царское Село, у кого же еще спрашивать? Премьер только расстроенно махнул рукой.

Как выяснилось, разрыв с помазанником случился не только у меня, но и у Петра Аркадьевича. Николай все ждал, когда Столыпин выступит на его стороне, но сначала декабрьские события, потом недовосстание гвардейцев, которых уже успели в обществе окрестить «январистами», в ходе которого премьер поддержал меня, убедили – помощи не будет. Николай окончательно замкнулся, перестал приглашать в Царское всех, кто имел хоть какое-то отношение к Зимнему или Таврическому дворцу. Царская семья перешла в режим «затворники».

Вот тут поневоле порадуешься, что император не унаследовал характер отца или прадеда. Те бы нас в бараний рог скрутили, не говоря уж о Петре Алексеевиче, этот бы все питерские фонари увешал, а потом бы еще сплясал на поминках в немецком кабаке…

– Кстати, вот, держи… – Столыпин покопался в портфеле, поставил на стол цельный изумруд, в который были вмурованы часы. – Поздравляю с именинами!

Я удивился. 7 февраля день ангела у Григориев? Долго благодарил довольного премьера, а сам думал, что надо повидать семью. Как Столыпин ушел, попытался быстро смыться из Таврического, но увы. Однопартийцы, депутаты уже знали об именинах, потянулись вереницей. Задарили подарками, приветственными открытками, иконами. Только к вечеру я смог выбраться к семье в Царское. Тут меня тоже ждали. Дети бросились на руки, жена накрыла на стол. К моему удивлению, Прасковья Федоровна озаботилась элитным алкоголем – на столе стояла бутылка «Вдовы Клико»! И откуда только деньги? Тут я засмеялся вслух. Ясно откуда. Я же и даю.