Попал я в самый разгар того, как Столыпин устраивал выволочку главе жандармов Саввичу. Тот был – краше в гроб кладут. Похоже, его выдернули прямо из больницы, не считаясь с состоянием. Саввич вяло оправдывался:

– Мы опросили уже больше сотни человек. Все дороги и морские пути перекрыты. Повсеместно организованы заставы. Привлечена армия.

– Удалось ли соблюсти секретность? – напирал Столыпин. – Его величество особо отметил, что все должно храниться в тайне!

– Нижним чинам дали установку, что украдены особо ценные документы. Их должны вывезти на ребенке. Ну и описание царевича.

– Начинайте повальные обыски! – стукнул рукой по столу премьер. – Переверните Царское Село, если надо – соседние поселки и деревни.

– Это больше двадцати тысяч домохозяйств! – ужаснулся Саввич. – Нужна как минимум пехотная дивизия.

– У меня лишних войск нет! – развел руками Редигер. – Все, что были, уже и так привлечены на патрулирование. Можно попросить флотских…

Столыпин начал названивать морскому министру, которого не было на совещании, присутствующие стали шушукаться.

– Однако ж, господа! – первым повысил голос Извольский. – Что же теперь делать? Вот вы, Григорий Ефимович, что думаете?

Молодец. Перевел стрелки. Да еще с подначкой так, ухмылкой.

– Молил я Господа всю ночь опосля похищения, и дал он мне знак: вернется наследник здравым, а посему надо думать, как жить теперича своим умом. Конституция дадена… – я пожал плечами, взял со стола копию, что выслал фельдкурьером в Зимний ночью. – По вашему составу мы сегодня проголосуем, волноваться не надо. Все, кто на своих местах, там и останутся. Но на комитеты прошу прийти, выказать уважение депутатам. Пущай вам позадают вопросы, а вы поотвечаете.

Министрам это не понравилось. Какой-то сибирский мужик, пусть и с дворянством, будет им вопросы задавать.

– И на какой же комитет должен прийти я? – скривился Извольский.

– Как какой? Иностранных дел. Там, кстати, покамест я в председателях состою… – моя плотоядная улыбка не пришлась по вкусу министру. – Поговорим, обсудим…

Столыпин откашлялся громко и демонстративно:

– Господа, пока официально не опубликована Конституция, говорить о нашем ответственном правлении пока рано…

– Как не опубликована? – развел руками я, достал из портфеля сигнальный номер «Слова». Специально сидел, ждал. Даже подремать успел чуток. – Вот, держите.

Газета пошла по рукам, министры начали переглядываться.

– А теперь гляньте наружу…

Я первый встал, подошел к окну. На Дворцовой площади собирался народ. Бегали городовые, вокруг Александрийского столпа кружила стая голубей.

– И что же это значит? – Янжул встал рядом, близоруко прищурился.

– Как что? Будем славить царя. Митинг, резолюция. Все как полагается. Думаю, так еще взять у народа наказ для правительства и Думы. Как считаешь, Петр Аркадьевич?

Столыпину это все активно не нравилось, он сморщился. Да, вот так… «Рыбка плывет, обратно не отдает». Поди, устрой, второе Кровавое воскресенье! Нет уж, теперь все по-новому будет.

– Господа, совещание окончено. – Премьер встал, тоже взглянул в окно. – Александр Петрович, – это уже Извольскому, – будьте любезны на днях появиться в Таврическом. Да, да, вы первый. Проявим уважение Думе. Она теперь…

Тут Столыпин запнулся, не зная, какое подобрать слово. Я помог:

– Она теперь верховная власть. Ну и вы, господа, конечно, тоже.

Всей гурьбой мы вышли из кабинета, министры тут же начали закуривать. Я подписал заявление трясущегося Блюма и тут же попридержал за локоток уходящего Редигера:

– Александр Федорович, на пару слов.