А если еще учесть, что этот мальчик был усыновленный…

Константин Владимирович подошел к Светлане, когда видео на экране закончилось, и спросил:

     — Все, что мы все только что увидели, — правда? Или все же журналисты исказили историю?

     — Немного утрировали, но главное донесли. Именно тогда все и изменилось в нашей семье. Она пошатнулась и треснула. Но даже не в этом была причина. Мы перестали быть вместе и стали сами по себе, каждый за себя. Хотя тогда этого еще не замечали. Только когда прошли годы, я поняла это.

     — Вас действительно обвинили в том, что вы убили усыновленного ребенка? — спросил ведущий.

     — Официального обвинения не было. Все только на словах: один журналист написал статью об этом, другой ее поддержал и пошло-поехало…

     — Вы считаете себя виновной в смерти Данилы?

     — Нет. Я не чувствую себя виноватой. Но… не знаю, как объяснить… Я понимаю, что я надавила на Сергея в решении усыновления. Не в прямом смысле. А в своем сумасшедшем желании иметь еще детей. Но больше всего в этой ситуации пострадал наш сын — Антон, который выпустил канат из рук. Мы два года водили его к психологу ежедневно. Он принимал антидепрессанты. Мы боялись, что он покончит с собой. Он пытался это сделать три раза, сбегал, кричал, что ненавидит всех. Мы думали, что квартира давит на него, поменяли, купили новую. Старшие дети тоже разбежались: Марта улетела в Штаты, у Никиты до этого происшествия была мысль вернуться в Москву, но после он передумал и остался в Лондоне. Он до сих пор там.

     — Как же вы вышли из этой ситуации?

     — Время помогло. Время всегда лечит. Да, это не идеальное лекарство, оно больше оглушает чувства, забывает обиды, иногда даже издевается над нами во снах, но лучше его все равно нет. И еще то, что мы, не останавливаясь, искали решение.

     — Так все-таки вместе искали?

     — По отдельности. Просто потом предлагали варианты и пробовали все возможное. Главное, мы не сидели без дела…

     — Какой вариант помог?

     — У Сергея есть знакомый батюшка, он иногда приезжал к нам на дачу с матушкой и детьми. Увидев, как Антон мучается и мы вместе с ним, он пригласил его пожить к себе в монастырь. Я с ума сходила в это время. Ведь наш сын тогда совсем не контролировал себя и мог уйти куда-то или зайти в комнату и выпить горсть таблеток. Но, слава Богу, этого не случилось, Антон втянулся, у батюшки было пятеро детей, двое почти его ровесники, и они ему помогли восстановиться. Сыну было там спокойно, я видела это. Через год он даже улыбался.

     — Это далеко от Москвы?

     — Пять с половиной часов на машине.

     — Вы сейчас довольны, что он там?

     — Я довольна, что он жив и здоров.

     — Вы считаете, что он не туда пошел? Хотели бы ему другую судьбу?

     — Этот вариант однозначно лучше, чем был, когда он не знал, как ему жить дальше.

     — Но почему-то мне кажется, что вы думаете, что он там не счастлив?

     — Батюшка говорит, что он вполне счастлив.

     — А вы ему не верите? — не сдавался Константин Владимирович и задал еще один откровенный вопрос.

     — Я просто считаю, что слову «счастлив» не подходит слово «вполне».

     — А какое подходит?

     — «Очень». Или вообще без дополнений. Но точно не «вполне». Нет, вы не подумайте, я очень рада, что он попал туда. Там замечательная школа, мальчиков с самого раннего возраста приучают к дисциплине, труду и послушанию. Да и к воспитанию у них семейный подход. Воспитатели находятся постоянно с детьми, приучая их к любви к Богу, труду, разделяют с ними все тяготы и радости… Только… — Светлана громко вздохнула, — это хотела бы делать я. Я бы была безумно рада разделять со своим сыном все, что выпало на его долю… А за меня это сделала школа-интернат при мужском монастыре.