Спустя каких-то десять минут мы уже сворачиваем к высоким металлическим воротам с острыми пиками на концах и заезжаем на асфальтированную подъездную дорожку. Я настороженно взираю на трехэтажный особняк из белого кирпича с серой крышей, искренне не понимая, почему Карла издает один вздох восхищения за другим.

– Какой стильный дом! В духе старых денег, кто занимался дизайном?

– Маман, – роняет Каетано.

Фабиан подает Карле руку, помогая выбраться из машины. Я помогаю себе сама. Пока Карла восторгается внешним минимализмом, я схожу с дорожки на сочно-зеленый газон и почти тут же об этом жалею. Идеально ровно подстриженная трава колет ноги, словно иголками. Поваляться на такой я бы точно не захотела.

Мы поднимаемся по каменным ступенькам, и Каетано едва успевает подхватить меня под локоть, когда нога цепляется за высокий порог.

Ледяной воздух из кондиционера покрывает кожу крупными мурашками, а цокот наших каблуков по черно-белой плитке крошит на куски гробовую тишину пустынного холла. Испанские виллы обычно полны теплого света, южной белизны и природных оттенков в интерьере, мягких диванов и кушеток, маленьких столиков и открытых пространств.

Но от этого дома разит холодом и чопорной сдержанностью. Никакой мебели, чтобы присесть и скинуть на пол босоножки. Тут есть лишь черные металлические перила широкой лестницы, ведущей на второй этаж. Начищенная до блеска плитка напоминает шахматную доску, где нет права на ошибку. Я в нерешительности замираю на белом квадратике и уставляюсь на Каетано. Они с братом и отцом кажутся такими теплыми, почему же от их дома разит почти могильным холодом?

– Показать вам библиотеку? – Фабиан взглядом приглашает нас следовать за ним на второй этаж. Но когда моя нога становится на ступеньку, я замечаю, как Карла, поднимающаяся впереди, делает едва заметный жест рукой: не ходи. Я улыбаюсь себе под нос и отступаю:

– Я хочу пить.

– Идем, – зовет Каетано. Он тоже видел сигнал Карлиты.

Все двери на нашем пути заперты, от чего коридор с голыми стенами напоминает госпиталь. Я в таком была. Там умирали люди. В таком госпитале в Бенидорме зафиксировали смерть моего брата.

Спотыкаюсь, и каблук с пронзительным скрипом царапает плитку.

– Дьявол… – шепчу я.

– Эти каблуки точно удобные? – интересуется Каетано.

– Хочешь примерить?

Каетано фыркает. Фыркает?

– Ноа, перестань.

Я торможу посреди этого белого тоннеля и уставляюсь на Каетано.

– У тебя есть планы на этот вечер, скажи честно?

– Очевидно же, ты – мои планы на этот вечер. Ты на мне, пока Фабс обхаживает твою подругу.

– Ты напихал такое количество двусмысленностей в два предложения, что я даже не знаю, как на это реагировать. Предполагалось, ты ответишь иначе. Что тебя ждет какая-нибудь красотка, которой не терпится покричать благодаря тебе, а я могу отправиться домой и устроиться перед телеком с развратной тарелкой углеводов.

Каетано сначала просто хмыкает, но в конце концов не сдерживает смех. Звонкий, задорный и такой притягательный. Дьявол, для баланса вселенной, такой красавец мог хотя бы смеяться, как поросенок. Но, нет. Вселенная явно отыгралась на ком-то другом.

Улыбка преображает лицо Каетано, наполняя жизнью и светом. Им хочется любоваться. Сейчас он кажется более настоящим, чем со своей привычной угрюмостью. Словно он пытается обмануть всех вокруг, демонстрируя лицо и взгляд равнодушного убийцы.

– Что за развратная тарелка углеводов?

– О… – я моргаю, сосредотачиваясь на его вопросе, – это когда в одну большую миску одновременно попадают сырные Читос, карамельный и соленый попкорн, какие-нибудь чипсы и красные мармеладки. Ты ешь это все разом и представляешь, будто тренер по плаванию за тобой наблюдает и не может ничего предпринять. М-м-м.. – я почти урчу от удовольствия.