– Я рассчитываю на твое благоразумие, Ноэль. На его остатки, точнее. Никаких глупостей. Никаких танцев в неподобающих местах. Никаких неположенных порошков и жидкостей в твоем носу или бокале. Ты меня знаешь, милочка, баночки для анализов я всегда храню в своей ванной. Твой папа возвращается из командировки. Он не ляжет, пока ты не вернешься. Поэтому мне нет нужды напоминать тебе о времени, так?

– Рас-та-так, – щелкаю я пальцами и вешаю сумочку на плечо. Но не ухожу, потому что главные пункты нотации еще не озвучены.

– Покажи мне руки.

Люция внимательно изучает мои ноготки, покрытые бесцветным лаком.

– Хорошо. Чистыми должны быть ногти и намерения.

Первый пункт есть. Звонок в дверь ускоряет и озвучивание второго:

– Мысль опережает действие! И, пресвятые плотники, Ноэль, я покупаю мясо на том же рынке, что и глава нашей жандармерии. Мы частенько обсуждаем с ним качество говяжьей вырезки, – ровным тоном сообщает мне Люция, провожая в холл. – Это я так, на случай, если тебе интересно.

Надеюсь, не от него я убегала после облавы в «Беспамятстве». Вспомнив свой побег, я радостно фыркаю, и вылетаю за порог. Водитель довозит меня до виллы Карлы, где и берет начало наш сегодняшний вечер.

– Ноэль, красавица! Здравствуй! – приветствует меня сеньора Аурелио-Лурдес. Женщина, роскошная, как Феррари, и нежная, как сорочка от «Ла Перла». Потрясающее шелковое кимоно цвета бургунди обтекает ее эффектную фигуру, а черные, как смоль, локоны струятся по плечам.

– Ола, сеньора Каталина! – чирикаю я, когда она целует воздух подле моей щеки и обволакивает восточным дурманом своего парфюма. – Карла готова?

– Ах, – она рассеянно машет рукой в сторону лестницы, – сама разбирайся. У нас сегодня очередной кризис семнадцати лет. – Хочешь Беллини?

Я отказываюсь и поднимаюсь на второй этаж, минуя герб Каталонии, украшающий стену. Отец Карлы яростно боролся за независимость автономии и никому не дает об этом забывать. Да, его волю сломили, когда для семейного гнездышка сеньора Аурелио-Лурдес выбрала Холмы Алтеи, входящие в состав Валенсии, но преданность Каталонии при этом не пошатнули.

По слухам, сеньор Аурелио сыграл не последнюю роль в присвоении Каталонии автономного статуса, но мать Карлы всегда пресекает подобные разговоры. Ей неудобно перед теми, кто считает, что эта борьба не стоила свеч и каталонцы занимаются ерундой.

Карла плакала. Ее лицо выглядит потерянным и несчастным, когда она оборачивается на стук моих каблуков. Карла блуждает по комнате в расстегнутом корсете и трусиках и подбирает с пола разбросанные вещи. Я поджимаю губы и прикрываю дверь. Сегодня случился тот самый день, когда юная принцесса виноделия получила по башке.

Такое иногда бывает между матерью и дочкой. Моя мама тоже могла на меня рассердиться. Но никогда после нашей ссоры я не чувствовала себя мухой у фуры на лобовом стекле. Я ни разу не слышала конфликтов в доме Аурелио-Лурдес, мне всегда доставались только руины. И сейчас эти руины близки к тому, чтобы отказаться от свидания, ради которого купили корсет с вышивкой Венеры Боттичелли.

У нас есть минут сорок. Я быстро сажаю Карлу за туалетный столик и вручаю ей утюжок. Сама заталкиваю вещи в шкаф, а туфли ставлю на полку. Нахожу нужную атласную юбку и лодочки, но Карла протестующе шмыгает носом, так что я меняю их на босоножки на космической шпильке. Пока она, всхлипывая в перерывах между прядями, делает прическу, я затягиваю корсет и завязываю ленты. Мы собираем ей волосы крабиком, и Карла одним махом рисует себе роскошные стрелки. Алая помада себе, нежно-розовая мне.