Ножки скрипят по гладкому каменному полу.

— Я устал, — поправляю манжеты рубашки и галстук. — Наш брак с твоей дочерью исчерпал себя.

И я ухожу. К Божене.

Хочу почувствовать под руками ее мягкую кожу, вдохнуть сладкий запах и помять ее упругое тело.

— Будем верить, что ты не пожалеешь, — вздыхает мне вслед тесть.

Оглядываюсь и ухмыляюсь:

— Не пожалею.

6. 6

— Дамочка! Вы куда? — из-за высокой стойки в просторном фойе с высокими потолками поднимается мощная и грузная женщина. Ее голос режет воздух, как тупой нож. — Я вас что-то не припомню.

Сердце учащенно бьется под тонкой тканью блузки. Конечно. В каждом приличном жилом комплексе есть консьерж, который бдит за жителями и их гостями. Особенно когда муж специально предупредил персонал.

— Я в гости, — разворачиваюсь к женщине, заставляя уголки гуттаперчево растянуться в улыбке. — В сто сорок пятую.

Мраморный пол подошвой туфель неприятно поскрипывает, будто предупреждая: "Не ходи". Делаю глубокий вдох. В легкие врывается цветочный аромат диффузора - нарочито дорогой, как и все в этом проклятом доме. Жасмин. Или гардения. Точно такой же стоял в нашей спальне, когда Павел еще заходил туда.

— В гости, значит? — Консьержка медленно подплывает ко мне, массивное тело колышется, как желе. Такой даме и охранники не нужны. Она сама справится с нарушителями покоя элитных жильцов.

Губы сами собой складываются в презрительную гримасу. Конечно, она и ее коллеги получили ценные указания от моего мужа. "Особое внимание гостям в сто сорок пятую, Марья Ивановна. Особенно если это... женщины".

— И кто же вас ждет? — ее голос звучит слащаво, но в маленьких глазках — сталь.

Кровь приливает к лицу.

— Любовница моего мужа, но вы и сами знаете, кто живет в той квартире,— выпаливаю, и тут же кусаю язык.

Слишком резко. Слишком... по-базарному.

Консьержка замирает, будто я плюнула ей в лицо. Слишком поздно понимаю, что зря показала зубы. Эта медведица за мою дерзость никуда не пустит.

— Я думаю, что вам стоит уйти, — произносит она с фальшивым сожалением.

Пальцы сами собой сжимаются в кулаки.

— Я пришла поговорить, — перехожу на шепот, вкладывая в каждое слово ту боль, что поймет каждая обманутая женщина. — Поговорить и посмотреть в эти... бесстыжие глаза.

Голос предательски дрожит. Консьержка прищуривается, изучая меня, как биолог — странное насекомое. Я вижу момент, когда она понимает: перед ней не истеричная дура, а женщина, которую предали.

— Значит, это был ваш муж, — хмыкает она. — А я все гадала, чей же это красавчик сорвался с поводка. — Ее толстые пальцы играют с бейджиком на груди. — Хорош чертяка, — криво улыбается, подбоченившись, — сама всегда заглядывалась, когда он мимо проходил. Такой весь деловой, крутой... И... — вот теперь в ее глазах проскальзывает что-то человеческое, — никогда не здоровался. Никогда.

— Не замечал, да? — уточняю я, чувствуя, как в груди разливается сладкий яд мести.

Лицо консьержки напрягается. Попала в цель.

— Он здоровается только с теми, кто ему полезен, — добавляю мягко, будто делюсь женской тайной. — Замечает только тех, от кого он может что-то поиметь. А вы... — мой взгляд скользит по ее строгому и простому платью с белым воротничком, — вы для него просто часть интерьера. Как этот диффузор.

Она вздрагивает, будто я ударила ее по щеке. Вот такой у меня муж. Он не уважает людей, которые ниже его по статусу. Они для него не существуют.

— На прошлой неделе, — обиженная моими словами консьержка кривит накрашенные губы, — ваш муженек заставил охранников удалить одну запись.