Но Алиса ещё не закончила.

— Она уверена, что он уйдёт к ней, как только узнает. — Её губы дрожат, но не от сочувствия — от азарта. — Но… ведь так нельзя! — она опять пытается сыграть для меня женскую солидарность.

А я в шоке. В таком шоке, что забыла о слезах. Они высохли и остались сухими линиями соли на коже.

— Он знает? — мой голос звучит хрипло, как будто кто-то сжал мне горло.

Алиса закусывает губу, будто колеблется — то ли из жалости, то ли просто тянет время, чтобы усилить эффект.

— Ещё нет, — она бросает взгляд в сторону, будто проверяя, не подслушивает ли кто. — Но Божена… хочет устроить ему сюрприз, — фыркает презрительно, — ну… вы же знаете… Спрятать тест на беременность в коробочку, завязать красивым бантиком… Так глупо…

Меня бьёт как ударом тока.

И Пашин юбилей — сорока пяти лет — на следующей неделе. Я ему заказала бриллиантовые запонки у независимого французского ювелира, но, видимо, зря я тратила время на уговоры капризного мастера на эксклюзивный заказ.

Не будет у нас юбилея. Мы разводимся, и он в подарок получит тест на беременность.

Я закрываю глаза. В голове всплывает картинка — Пашин юбилей, красивый торт, гости... и этот ужасный "подарок".

— Как трогательно, — вырывается у меня ледяной смешок.

Губы дрожат. Прижимаю холодные пальцы к вискам.

— Моя сестра знала, что Павел Витальевич женат, — Алиса со лживым осуждением качает головой. — Я просила её остановиться. Просила… Говорила ей, что вы болеете…

Алиса отслеживала мои визиты к врачам. Ей поручил Паша, ведь я из-за забывчивости могла пропускать встречи с тётями и дядями в белых халатах.

— Мира, мне так жаль… — Алиса слабо улыбается, — я к вам всегда с большим уважением относилась, но… моя сестра всегда была такой… Ох, зря я тогда попросила забрать его из химчистки пальто… Я так виновата перед вами…

— Паша, правда, снимает ей квартиру на Восточной? — тихо спрашиваю я.

— Да, — Алиса отводит взгляд, — она всегда мечтала жить в двухярусной квартире… — слышу зависть в голосе Алисы, которая называет мне полный адрес, — Восточная, тридцать два, квартира сто сорок пять… — кидает на меня беглый взгляд, — у меня есть дубликат ключей.

Алиса явно хочет спустить меня, как разъярённую собаку, на сестру, а я не могу мыслить трезво.

Протягиваю руку и раскрываю ладонь:

— Отдай ключи мне.

5. 5

— Павел, — начинает мой будущий бывший тесть, — она же женщина… — примиряюще улыбается, — а они живут эмоциями. Дай моей дочери время.

Я делаю глоток кофе.

Горький и терпкий.

Закрываю глаза в очередной попытке успокоиться.

В кафе на первом этаже моего офиса нет ни одной живой души, кроме напряженного баристы за стойкой.

Слышу, как он со стуком ставит чистую чашку на поднос. Звенит стекло. Гудит кофе-машина.

Вдох-выдох.

— Да, Мирослава немного вспылила, — соглашается Александр Иванович, — но и ты ее пойми…

Не хочу я ее понимать.

Мы разводимся. Мирослава перешла из категории родных людей в категорию чужих, и, надо сказать, что я чувствую облегчение.

Зря она вломилась на сегодняшние переговоры.

Я сжимаю чашку так, что пальцы белеют. Эти чертовы корейцы. Я был в одном шаге от того, чтобы сломать их на свои условия. Все шло идеально — до того момента, пока дверь не распахнулась с грохотом, и вся моя жизнь не превратилась в дешевый сериал.

Она меня опозорила.

Кричала… Нет, визжала о том, какой я козел и что она знает о моей любовнице.

Я слушал ее и думал: а она правда такая тупая или просто решила разыграть передо мной спектакль обиженной жены?

Я к Мире не прикасаюсь и лишний раз стараюсь избегать с ней физического контакта, а когда она рядом, то задерживаю дыхание, ведь под ее дорогим парфюмом я чую запах ее таблеток, которые она глотает каждый день горстями.