Надоело.
Мира надоела.
И уже два года назад мне было душно с ней в браке. Уныло, муторно. Как в болоте, но я решил, что надо сохранить семью, что разводы в нашей семье не приветствуются... к чёрту.

— Я, конечно, думала, что она схитрит с тобой и этими фотографиями, — мама на заднем сиденье вздыхает и с осуждением откладывает сумочку в сторону. — Вы все гуляете. Вас всех в определённом возрасте тянет на сторону... Вам всем жена родная однажды кажется надоедливой и противной...
— Мам, прекрати, — медленно выдыхаю я, — не испытывай моё терпение. Наш развод — дело решённое.

Мама громко цыкает, высказывая мне своё недовольство. Почему она так завелась? Я бы не сказал, что между Мирой и моей мамой была какая-то близкая дружба или любовь.
Или это сейчас в ней говорит женская солидарность.

— Мужчины твоего статуса и уровня не разводятся...
Мама поправляет жемчужное колье, и оно холодно поблёскивает в полумраке машины.
— Божена беременна, — отрезаю я.
— Господи, — я слышу по голосу мамы, что она закатывает глаза, — тоже мне новость. Я этого ждала.

Мама с осуждением замолкает.
Нет, дело не в том, что ей жалко Миру. И не в том, что она хочет её терять с нашим разводом. И не в женской солидарности, и даже не в том, что она, как жена мужа-ходока, желает защитить невестку.

У их поколения не принято разводиться.
Мужик может ненавидеть жену, но он не уйдёт от неё, потому что "не принято". Будет куча любовниц, вторые семьи, содержанки, но о разводе не задумается. Даже если буквально будет тошнить от жены.

Моего отца тошнило от матери. Он с ней последние годы жизни даже не разговаривал, мои родители друг друга игнорировали, но не разводились, потому что... не принято.
Потому что разводы — для черни. Для нищих. Для быдла.

— Отправил бы на аборт, — пожимает плечами, — или заткнул бы деньгами.
— И скольких папа заткнул деньгами? — кидаю насмешливый взгляд в зеркало заднего вида.

Я жду, что мама сейчас оскорбится, обидится и в возмущении замолчит, плотно сжав губы, но я никогда так не ошибался.
— Без понятия, — усмехается мама, — главное, что мы не позволили нашему браку развалиться и что он не позволил мне быть разведёнкой.

Вскидываю бровь.
Да, будь мама на месте Миры, то она бы схитрила. Она бы не стала кричать при посторонних, раскрывать грязь нашей семьи, и семейное болото бы продолжало цвести и тихонечко булькать обоюдным презрением, унылой нелюбовью и ложью.

Но у нас с Мирой будет всё иначе.
Она приняла решение кричать, плакать и пойти против наших семейных устоев. У неё даже мысли не возникло, что стоит смолчать и затихнуть в попытке выиграть меня у Божены.
Она не испугалась развода. Не испугалась скандала. Не испугалась моей ярости и того, что две наши семьи будут против развода.

— Паш, — мама похлопывает себя по морщинистым щекам, чтобы придать им румянец. — Подумай ещё раз. Не спеши. Возможно, тебе просто нужна... передышка. Погуляй с Боженой, а потом возвращайся к Мире.

Не хочу я повторять в своей жизни сценарий родителей. Не буду я рядом с женщиной, к которой я не желаю прикасаться и которая сама меня тоже не особо хотела. Страсть между нами стала лишним элементом, а жить из-за долга... нет, спасибо.

— Тебе придётся принять Божену, мам, — хмыкаю я. — Как мою новую жену и как мать моего третьего ребёнка.

16. 16

Утро. В доме пахнет влажным холодом, что вырвается с ветром на кухню.

Я сижу за столом, передо мной – холодная чашка чая.

Пальцы дрожат, когда я пытаюсь перелистать папку с бумагами, которые прислали адвокаты Павла. Сплошные цифры, пункты, подпункты. Отчуждение. Как будто разбирают на части не имущество, а меня саму. Каждая строчка – пощечина. "Права супруги", "Обязанности", "Раздел совместно нажитого". Нажитое... Двадцать пять лет жизни.