Я жила в счастливом неведении. Восхищалась любовью моих родителей, верила Павлу и любила.
А не должна была.

— Мам, — раздаётся за спиной голос старшей дочери Поли, — вы правда разводитесь?
Я оглядываюсь.
Ей двадцать пять. Паша после университета поставил её во главе одного из своих филиалов, и она справилась, хотя никто не верил, что хрупкая девушка сможет управлять капризным коллективом. Она смогла. Без криков и без истерик.

— Ты думаешь, я пошутил? — Паша откладывает телефон. — Или, как сказал бы твой брат... это был пранк?
— У твоего отца другая женщина, — пожимаю плечами, — а со мной... ему противно ложиться в постель.

От дочери веет лёгкими духами — что-то свежее, с нотками бергамота. Это её новый парфюм, подарок от коллег на день рождения.

— О, решила поделиться с дочерью интимными подробностями нашей жизни? — Паша вскидывает бровь.
Домой к вечеру он вернулся от Божены без гнева и раздражения, и я понимаю почему: он удовлетворил свою красавицу, снял напряжение, ярость и расслабился.
Сейчас он под мощной дозой эндорфинов, и могу ждать от него лишь ленивое высокомерие и вальяжные насмешки.

— Это твои слова, — пожимаю плечами.
— Я от них не отказываюсь, — делает глоток кофе, не отводя от меня взгляда.

Горячий пар поднимается от чашки, смешиваясь с горьковатым запахом свежего эспрессо.
Он пьёт кофе чёрным, без сахара — всегда так.
Этот терпкий аромат раньше ассоциировался у меня с утрами, когда он, ещё сонный, целовал меня в шею, а я смеялась и отстранялась: «Паш, ты не побрит. Царапаешься».
Теперь этот запах кажется мне ядовитым.

На втором этаже гремят ящики, слышен скрип паркета под тяжёлыми шагами помощников. Они переговариваются вполголоса.
Их голоса глухо доносятся через потолок, будто из другого мира. Один из них роняет что-то металлическое — раздаётся звонкий удар, за которым следует сдержанное ругательство.

— Я с вас три шкуры сдеру, если что-то сломаете! — кричит Павел, глядя на потолок. — Безрукие ослы!

— Это Божена, — разворачиваюсь к молчаливой дочери, которая лишь сглатывает. — Ты знаешь Божену?

Павел ставит чашку на стеклянный столик с глухим звоном. Звук резкий, будто точка в конце предложения.
— Не втягивай дочь, Мира, — чётко проговаривает он. — Мне было достаточно того, что ты испортила мне переговоры.
— С корейцами? — едва слышно спрашивает Поля.

Павел медленно поднимается с дивана. Его движения плавные, как у хищника, уверенного в своей силе.
— Я тебе позвонил, чтобы ты маме слёзы повытирала, — хмыкает и поправляет полы пиджака. — Ты же девочка, — делает шаг к дочери, которая медленно выдыхает. — А с Боженой я тебя обязательно познакомлю лично.

Выдерживает многозначительную паузу, затем тихо, но твёрдо говорит:
— И вы с ней обязательно подружитесь.

Паша не оставляет дочери выбора своим категоричным заявлением.

— Может, ты ещё обрадуешь нашу дочь новостью, что твоя милая Божена ждёт ребёнка?
Я вскидываю подбородок и с трудом выдерживаю тёмный, тяжёлый взгляд Павла.
Я инстинктивно втягиваю воздух, когда он наклоняется в мою сторону. Запах его одеколона — дорогого, с древесными нотами — теперь кажется удушающим.

Неожиданно он смеётся:
— Даже удивительно, что я так долго продержался в браке с тобой.

— У тебя будет ребёнок? — хрипло переспрашивает Поля.
— Да, — улыбается, обнажая белые ровные зубы в самодовольной ухмылке, — я снова стану папой, — дотрагивается пальцем до кончика носа Поли, — не раскисай, малышка.

Поля замирает и поджимает губы.
— Ты меня никогда не разочаровывала, — Паша касается её щеки, — и я знаю, что ты оставишь глупые обиды и ревность маме.