Это же на его плечах я каталась, как на лошадке, в пять лет. Это же от него я получила самую красивую куклу в семь. Это же он мазал зелёнкой мои разбитые коленки и заботливо дул на них в девять, когда я упала с велосипеда. Что случилось с тем нежным мужчиной? Кто украл моего Мира?

Дамир резко вскакивает и впечатывает тарелку в стену. Брызги, осколки, ошмётки еды разлетаются по светлому ковру и оставляют жирное пятно, стекающее уродливыми полосами вниз. Он пересекает комнату, открывает дверь, с хлопком возвращает её на место и поворачивается ко мне. Лицо перекошено от гнева, раздаётся хруст от сжатых кулаков. Не могу оторвать глаз, замерев, глядя, как мартышка на голодного удава.

- У тебя две недели смириться с реальностью, Вероника! Делать глупости не советую. Весь дом оснащён камерами.

Он снова открывает дверь и вылетает в коридор, а металлический щелчок замка в очередной раз подтверждает, что я здесь никто, просто валюта, обмененная на безопасность Макса. Поворачиваюсь на бок, поджимаю коленки к груди и зарываюсь лицом в одеяло. Вчера я оплакивала смерть родителей, а сегодня свою жизнь, в какой-то момент ставшую похожей на ад.

Не знаю, сколько пролежала, заливаясь слезами, но потребность организма заставляет встать и отправиться на поиски ванной комнаты. За первой дверью нахожу гардеробную, забитую мужской одеждой, за второй - то, что искала, облегчённо вздохнув, что не пришлось справлять нужду в цветочный горшок. Сменную одежду для себя не нахожу, поэтому наглею и беру махровый халат, принадлежащий, скорее всего, хозяину моей тюрьмы.

Тёплые струи воды болезненно касаются раздражённого от слёз лица, а гель для душа вызывает резкое жжение, заставляя зашипеть сквозь зубы. Удивительно, но боль немного отрезвляет, приводит в чувство и дарит небольшое облегчение в груди, забирая на себя часть распирающего давления. В поисках большего эффекта начинаю растирать мочалкой тело, стараясь посильнее нажимать, вызывая раздражение.

Наверное, в душе провожу слишком много времени, потому что дверь с треском вылетает, ударяясь о стену и сбивая на пол ряд керамической плитки. В проёме стоит Дамир, и обеспокоенный взгляд прощупывает повреждения, нанесённые кожному покрову.

- Ты, блядь, совсем рехнулась?! Решила содрать с себя кожу?!

Его голос обрушивается на стены, отскакивая эхом в потолок и затаптывая слабые ростки моего спокойствия. В ужасе застываю, продолжая вдавливать в себя мочалку, загоняя, кажется, уже под кожу. Мне безумно страшно, хочется зажмуриться, сжаться, испариться, но я, не отрываясь, смотрю в его глаза, купаясь в беспокойстве, в таком же как десять лет назад.

Дамир срывает с крючка халат, заворачивает меня вместе с приросшей мочалкой и подхватывает на руки, неся спешно на кровать. Мимолётно замечаю, что последствия его бешенства убраны, что лишний раз доказывает его слова о камерах по всему дому, отслеживающих мои передвижения по комнате. Остаётся надеяться, что туалет в их извращённые просмотры не вошёл, и хотя бы там я могу побыть в одиночестве.

Сопротивляюсь попытке Дамира стянуть с меня халат, но заведомо проигрываю его силе. Лежать перед ним голой стыдно и неловко. Он первый мужчина, увидевший меня без одежды, и если в ванной я замерла в шоке, давая возможность пялиться на меня, то сейчас пытаюсь прикрыться, судорожно дёргая руками и делая неловкие попытки спрятать стратегические места.

- Не смей закрываться, - рычит Дамир, одёргивая мои руки и припечатывая их к матрасу.

Чувство самосохранения заставляет послушаться, и я закрываю глаза, как в детстве, убеждая себя, что если не вижу я, то не видят меня. Некоторое время ничего не происходит, но обжигающий колючий жар подсказывает, что мужчина сканирует моё тело. Иголки проходят по груди, задевая вершинки, спускаются к животу и задерживаются в зоне бикини, нещадно царапая огнём. Моё напряжение накаляется, грозясь взорвать всё на сотню метров вокруг, оставив после себя глубокую воронку.