Это случилось еще на Белом море - вместе с Виктором служил  Саша  Друнин.  В ту ночь он стоял в наряде - какой-то второстепенный пост, потому что без оружия.  А может,  дежурство на телефоне.  Тогда часто объявляли  учебную тревогу  и  матросики  по вечерам и даже среди ночи бегали по подъездам и стучали в двери:

-  Оповещение!

   И передавали  под роспись приказ прибыть в часть на построение, на это давалось какое-то время.   Офицеров  оповещали  по телефону дополнительно.  Ну, это неважно.  Важно то, что у Саши была возможность  незаметно отлучиться на полчаса, а еще  там, где он дежурил, росла черемуха.  И цвела.   Он  наломал букет и с этим  веником наперевес  рванул дворами к любимой.  Такой романтический поступок…  красивый –  жена  просыпается утром, а на прикроватной тумбочке  для нее благоухает  черемуха.

   Он тихо открыл входную дверь, на цыпочках пронес цветы в комнату и увидел свою Иру, спящую в обнимку с их лучшим  другом.   Букет он просто положил там, где и  планировал, а сам пошел к  нам, к Виктору. Разбудил…

   Они сидели на кухне, а я стояла за закрытой дверью и слушала.  Саша говорил и плакал.  Мужчины  страшно плачут....   Это было похоже на агонию – ему не хватало воздуха, и он втягивал его в себя противно - с влажными хрипами и краткими подвываниями.  Потом на  какие-то секунды брал себя в руки и часто дышал.  И тогда за дверью становилось  сравнительно тихо… и еще более страшно.  Хрипел опять… 

    Виктор налил ему стакан водки.  Потом вышел в прихожую, и мельком взглянув на меня, позвонил командиру.   Доложил, как обстоит дело и осторожно предположил,  что нужно поставить кого-то в наряд вместо Друнина.

   Как  орал в  трубку командир, я слышала  даже  отойдя к дверям спальни:

-  Бросить службу из-за  бл…и?!!!  Непостижимо...  Вы  там совсем  ох…и?!!!  Присмотрите за этим м…ком, Усольцев!  Твою  ма-а-ать!  Мелькнет где – сам подвешу за яйца!  Выполнять!

-  Есть, товарищ командир!  Никак нет – не засветится, я ручаюсь…  - бодро отбивался Виктор.   А  Сашка протестующе мычал и  тихо плакал на кухне.  Потом спал там же, склонившись на стол.  Мы  не рискнули  будить его.

   А я не спала всю эту ночь до самого утра.  Тогда ночи стояли белые и, как ни затеняй окна,  в спальне все равно было видно.  Я смотрела на  Витю, который вырубился под утро, только склонившись к подушке,  и таяла от нежности к нему и еще почему-то –  острой женской жалости.   Потрясающе огромной, почти материнской.  Я чуяла себя его охранительницей и надежным, как скала,  гарантом нашего семейного счастья.

   Вообще, общее впечатление от всего этого получилось  ужасным, и тяжелое настроение не покидало меня  несколько дней.  Было тем более страшно и даже дико, что плакал взрослый  мужчина -  от них ожидаешь такого в последнюю очередь. 

   И будто бы не предвещало у них с Ирой ничего…  Скорее,  даже наоборот  –  с ее стороны  была любовь яркая, открытая, на зависть другим мужикам.  И была немного навязчивая  демонстрация этой любви на людях - с обещающими улыбками и поцелуями. Это даже  слегка раздражало.  Я, во всяком случае, отводила глаза – было неловко.

    Саша больше не заходил к нам.  Стыдился, наверное, того своего отчаяния.  А я получила  настоящий шок и четкий  отпечаток на подкорке.  Это было спокойное и уверенное понимание того, что я никогда не стану причиной вот таких слез Усольцева.  Или не слез, но его стыда перед людьми за меня,  его мужского позора  – не  важно.

    Ничего подобного никогда и не было.  И сейчас тоже –  это было что угодно, только не грязь, которой нужно стыдиться.  Ага…  и пойди потом докажи, что как раз с  Зацепиным-то я и не позволяла себе  даже  легкого флирта, который  допускала  с хорошими знакомыми, у которых есть чувство юмора и которые все понимают правильно.  А с ним не было вообще ничего -  ни смеха, ни  шуток, ни оживленных разговоров – все только по делу.  Даже мыслей не было! С моей стороны.