– Ночами должно спать, а не свечи жечь, – спародировала я нашего завхоза, – вы-то сейчас свалите, а я, глядишь, чуток вздремнуть успею.

– Девчонки, я в шоке! – сообщила, влетая, Нара. – У вас рука болит?

– Что, у тебя тоже?

– Да чуть не удрала прямо оттуда! – Нара скинула платье на тумбочку и начала натягивать дорожный костюм.

– Почему так, не знаешь? Может, вам ещё чего без меня говорили? – спросила я, тоже выползая из платья.

– Только то, что узор каждая пара свой получает, неповторяющийся, – одна из девушек подошла к окну и стала рассматривать рану в лунном свете. С моего места было видно, что вокруг запястья набух толстый браслет, уродующий изящный силуэт руки.

Я неохотно встала с кровати, прошлёпала босыми ногами к хозяйственному ящику и достала последнюю заговорённую свечу.

– Кто будет зажигать? – Обычно желающих было хоть отбавляй, хотя надо-то выговорить одно слово.

– Сама, – устало отозвались девушки.

– Файре! – скомандовала я.

Жёлтый огонёк осветил поверхность стола и свадебное "украшение". Даже смотреть на ожог было чудовищно больно. Никакого узора не просматривалось. Вспухший, с просвечивающим сквозь лоскуты кожи мясом, широкий кровавый браслет до сих пор полыхал огнём. Я сильно сомневалась, что смогу сегодня уснуть. И тут же одёрнула свои мысли, вряд ли нынче получится нормально выспаться совсем по другой причине, чем саднящая рана.

– Девчонки, вы тут? – в дверь ввалилась новая компания с Данкой во главе. – Вас там мужья ждут у спальни.

Зависло короткое молчание. Потом Нара встала и, не одёргивая сбившееся покрывало, подняла собранный ещё с вечера рюкзак.

– Прощайте, девочки.

– Доброго пути, подруга.

– Не забывай писать!

Девушки тоже засобирались. Началась круговерть, когда одни входили в дверь и на ходу прощались с выходящими, другие бегали по комнате то умываться, то переплетаться. Я успела переодеться и теперь помогала с затянувшейся шнуровкой, перекрутившимися лентами, обнимала на прощанье, просила писать и обещала сама.

Наступил момент, когда в разгромленной комнате остались мы с Данкой вдвоём. Переглянулись в наступившей тишине:

– Ты как?

– А ты?

– Я хорошо, – довольно сказала Данка. – И знаешь, что?

– Что? – простодушно спросила я.

– Он классно целуется!

– Когда это вы успели? – Я затушила свечу, и комната вновь осветилась голубоватым лунным сиянием.

– Успели, – настроение подруги внезапно переменилось, – Варь, ты сходи к моим на могилки, ладно?

– Могла бы не просить, – я вытащила свой рюкзак и постаралась как можно аккуратнее запихнуть бальное платье. А ещё туфельки! Ни одна из девчонок не оставила в комнате личных вещей, слишком мало их было у нас, чтобы разбрасываться. – А ты чего не собираешься?

– Тьен сейчас лечится в Бартонском госпитале, его только через три дня должны выписать. Но он обещал постараться отпроситься уже завтра. – Подруга прошла к своей кровати и уселась, раскинув пышную юбку бального платья. – Так что я сегодня снова ночую здесь. А ты?

Я посмотрела на стрелки настенных ходиков. Незаметно пролетело уже больше двух часов.

– А меня, наверное, уже ждут. Прощай, Данка, пиши чаще, хорошо?

Мы обнялись.

– Береги себя, Варьяночка, – всхлипнула Данка, – и спасибо тебе.

В комнату вошла куратор.

– Варьяна, в чём дело? Тебя уже полчаса муж ждёт.

– Иду, – я оглянулась, охватывая взглядом залитую лунным светом комнату, растрёпанную Данку в бальном платье и смятые постели, ожидающие следующих воспитанниц.

Куратор вышла, и я поспешила за ней. Светлое платье наставницы еле угадывалось в двух метрах передо мной. Никогда ещё не приходилось покидать дортуар в такой темноте. На последние метры коридора падал свет из открытых дверей в холл. Куратор остановилась: