В Византии взаимоотношения власти и церкви строились на принципе “симфонии”, сформулированном в VI в. в кодексе Юстиниана. Церковь и государство, священство (sacerdotium) и власть императора (impenum) рассматривались как две части единого организма. Император Иоанн Цимисхий говорил: “Я признаю две власти: священническую и императорскую. Творец вверил первой заботу о душе, а второй – попечение о людских телах. Пусть ни одна из властей не подвергается нападкам, дабы мир мог процветать”. Такова была теория, а практика ее нередко корректировала в сторону безусловного приоритета императорской власти. Например, один из византийских архиепископов XIII в. писал: “Император есть мерило в отношении церковной иерархии, законодатель для жизни и поведения священников, его ведению подлежат споры епископов и клириков и право замещения вакантных должностей”. Надо сказать, что эта древняя традиция идет от римского императора Константина Великого, сделавшего христианство государственной религией, созвавшего в 325 г. первый Вселенский церковный собор в Никее и постоянно вмешивавшегося в богословские споры и церковные дела (крещение он принял только накануне смерти). Недаром продолжавшуюся вплоть до XX в. эпоху в истории церкви, когда политическая власть осуществляла свои цели, опираясь на христианство как государственную религию, принято называть “константиновской”. Критики теократии говорят о “пленении” церкви государством, о том, что императоры приковали церковь к своей колеснице, что в итоге привело к религиозно-политическому диктату, к “христианским” гонениям против инакомыслящих. Благостная в теории, на практике идея “симфонии” государственной религии была попыткой “воцерковления” языческой по сути монархии, в основе своей противоречившей постулатам Нового Завета.

Русь вместе с православием восприяла от Византии и ее церковно-политические концепции. Каноническая норма “симфонии” священства и царства была представлена уже в Кормчей книге, то есть в сборнике церковного законодательства (по-гречески – Номоканон) XII в., а в 1551 г. включена в постановления Стоглавого собора (причем повторена в нем дважды). Греческое понятие “симфонии” в первом случае переведено как “совещание”, во втором – “согласие”, то есть гармоническое взаимодействие между государственной властью и церковной иерархией. Практика, как обычно, корректировала благие намерения.

В начале киевского христианства мы видим, может быть, лучший вариант такого взаимодействия. Владимир уделял большое внимание тому, что мы бы сейчас назвали социальными аспектами христианства (и с чем так плохо обстоит дело сегодня). Он не только основывал школы, но и раздавал пищу голодным, поддерживал немощных. В Киеве Х в. им была создана своеобразная система “социального обеспечения”. Его примеру пытались следовать другие князья. Владимир Мономах в своем знаменитом “Поучении” наставлял сыновей: “Всего же более сирых не забывайте, насколько можете, по силе кормите, подавайте, сироту и вдовицу защищайте сами и не давайте сильным погубить человека”. Владимир также глубоко воспринял христианские требования милосердия и, когда вводил в Киеве византийское право, настаивал на смягчении его наиболее жестоких черт (наказаний в виде смертной казни, пыток, увечья).

Основанный в XI в. Киево-Печерский монастырь в лице его знаменитых настоятелей преп. Антония, преп. Феодосия, многих монахов продолжал эту “социальную” линию. Все они воплощали идеалы “умаления”, служения ближним через помощь беднякам, наставление буйных князей, личную аскезу. Киево-Печерский патерик содержит, например, рассказ о “черноризце” (то есть монахе) Прохоре, который во время голода раздавал хлеб и соль, в то время как киевский князь солью, наоборот, спекулировал.