Я смотрю ей в глаза, подбородок начинает дрожать. Мама хмурится.

- Пристегни Леру.

Все, что она говорит сейчас. Потому что «не сейчас», «не здесь» и «не так». Она решительно садится за руль, заводит машину и отдает еще одно указание:

- И сама пристегнись.

Спасибо.

Сейчас я настолько дееспособна, как никогда в жизни не была. Мне нужен кто-то сильный, за кого я смогу уцепиться. Мне нужен спасательный круг, а мама…кто может быть лучше, чем мама?

3. «Мама»

Соня

- … Ну тише, моя маленькая девочка, не плачь…

Не плакать не получается. Если в машине у меня были хоть какие-то границы, то теперь, когда мы сидим на маминой кухне, а Лера спит в спальне, их не осталось вообще. Я громко, некрасиво всхлипываю, пока она гладит меня по голове, и не могу остановиться.

Чувствую себя такой жалкой… а еще очень маленькой, как будто мне снова лет семь и я плачу из-за того, что мой одноклассник Димка толкнул меня в огромную лужу. Испортил колготки с сердечками, испачкал рюкзак…

Мда. Вроде и выросла, а мальчики снова портят мне что-то, только если раньше это были любимые вещи, теперь мое сердце и душа.

- Я не понимаю, мамуль…за что? Почему он так? Зачем? Я...

Обида и горечь перекрывает горло, так что жаловаться на судьбу мне достаточно сложно — рыдания давят любые слова на корню.

Я такая беспомощная.

Иногда мне очень хочется, чтобы все было иначе. Чтобы я была похожа на маму. Она у меня — кремень. Рожденная в плохой семье, забранная в детский дом, прошедшая столько преград, но не уронившая себя. Она сильная, смелая, находчивая, а я совсем не такая. Больше похожая на папу… Он у меня был «ботаником» — так их сейчас называют, но мама никогда так о нем не говорила. Наоборот. С детства я слышала о нем только хорошее, и это правильно. Да и что плохого он сделал? Просто умер молодым, за такое не ненавидят…

Он был добрым, мягким, улыбчивым человеком с копной густых, темных завитушек, в которые мама и влюбилась. По всем параметрам, это был не ее типаж. Ей пророчили какого-нибудь сильного и опасного, но она выбрала совершенно другого. Спокойного, покладистого, умного — тихого мужчину, который занимался раскопками. Одна из них закончилась трагически, и я почти не помню его, но мама не забыла до сих пор.

Она одна. Говорит, что его никто и никогда не переплюнет, и если раньше мне казалось, что это романтично, то сейчас становится страшно. Вдруг это проклятие «однолюбства» — наше бремя? Вдруг и у меня оно есть? И я никогда не разлюблю Вадима, даже несмотря на то, что он со мной сделал? С нами?...

- Сонечка, все будет хорошо, - шепчет мама, обнимая меня покрепче, - Мы все решим.

Только мне в это верится с трудом. Как эту ситуацию можно решить? Я не знаю. Простить? Забыть? Сделать вид, что ничего не было? Нет, это невозможно. Я просто не смогу, понимаете? Закрыть глаза на такое предательство — это…хуже, чем смерть. Ведь, в действительности, такое забыть невозможно. Оно вечно будет преследовать меня, ходить по пятам, и я никогда не сбегу, даже если бы этого хотела…

Поднимаю голову, смотрю ей в глаза и шепчу.

- Ничего уже не будет хорошо, мама. У него не просто другая женщина. Вторая семья, понимаешь?

Мама поджимает губы. Я вижу, как в ее глазах рождаются вопросы, а может быть, и какие-то другие слова? Но она не успевает ничего сказать — мой телефон звонит, а на экране его имя.

Я дергаюсь от телефона в сторону как от живой змеи, хмурюсь. Бросаю на нее еще один взгляд. Им я как бы транслирую, что ни за что не стану разговаривать, и тогда вступает она.