Игнат заулыбался до ушей. Видимо, незадолго до этого внук и бабушка поссорились, и Мария была рада, что послужила поводом к примирению.

Маша ожидала увидеть внутри земляной пол и бычьи пузыри на окнах – уж больно сказочной казалась изба. Однако в окнах блестели чистенькие стекла, пол поскрипывал лаковой доской, а в углу у кресла в модной бордовой обивке с кистями на кофейном столике примостилась стопка журналов «Нева».

Любава разожгла самовар и наколола сахару. Чай пили из голубых чашек с горами Кавказа на дне. Маша почувствовала чабрец и смородину, немного липы и рябины. Чай согревал и бодрил. Баранки вот только оказались залежалыми.

Любава пила чай вприкуску, зажимая кусочек сахара крепкими зубами и цедя через него ароматный напиток.

— Хорошо, что вы поемши, — сказала она, наконец. — Припасы закончились, угостить нечем. Все на пристань хочу сходить, силки обойти, рыбки подловить, но дел невпроворот.

— Тетя Догва тебе гостинец передала, — Игнат выложил на стол второй сверток, пахнущий столь же вкусно, как и первый.

— Ай, внимательна матушка! — обрадовалась Любава, заглянув внутрь свертка. — Значит, есть у меня еще пара дней закончить обряд.

Маша только сейчас заметила, что из приоткрытой во вторую комнату дверь тянет характерным алхимическим запахом.

— Зелье варю, — равнодушно бросила ведунья, проследив за Машиным взглядом. — Надобно подтвердить одну… версию. А теперь… внучок, говори, зачем пришел и девицу притащил.

— Познакомьтесь… познакомься… Марья Петровна Осинина, из столицы, гостья наших земель и учительница поперечных языков, — поспешно пробормотал Игнат.

— Надо же… учительница… учишь словесам? И как, кому-то еще они надобны?

— Надобны, — Маша склонила голову. — Интерес к ним большой, особенно в последнее время.

— Значит, по пятам Петра пошла?

— Да, папа меня многому научил.

— Многому, да не всему, — Любава почему-то вздохнула. — Почитай, ничему.

— Это почему? — уязвленно спросила Маша. — Я хороший учитель.

— Не в том дело. Я расскажу. Придешь еще. И ты, медведь. Но не сегодня, обряд нужно закончить. И у вас, опять же, дело ко мне?

Игнат кратко изложил просьбу. У Любавы загорелись глаза, она стукнула ладонью по столу:

— Ай, молодцы! Ну тут я подскажу, конечно. Невмоготу уже эту троицу водную терпеть!

— Троицу? — удивилась Мария. — Нам говорили, водяных двое.

— Так и есть. Два брата и отец их… зверюга бочажная, чешуйчатая.

… К реке Любава не пошла, снова отговорилась долгим процессом приготовления зелья для обряда, для которого не то что пропустить перемешивание неможно, но и без слова правильного, над ретортой в нужной время произнесенного – никак.

И спала ведунья в один глаз, и ела то, что из припасов осталось. Гостинчик от Догвы Любаву немало порадовал.

В ответ на просьбу она дала Игнату тяжелый узелок. Велела по пути в него не заглядывать. Наскребла на бумажке правильное слово. И опять это был ранее неизвестный Маше синоним.

Отдохнувшие Игнат и Маша быстро добрались до излучины. Игнат написал слово на песке, а Мария ту же руну произнесла в воздух над бродом.

Тотчас повсплывали на воде малые кочки. Не кочки – головы водянушек, существ, похожих на тритонов, только с острыми зубками. По отдельности водянушки были почти безвредны (ну разве сапог испортят), а в стае – жуть как опасны.

И хотя в Машиной книге говорилось, что сгрызают они лишь дурных людей с запачканной душой, проверять это предположение на практике не хотелось.

Твари смотрели и побулькивали, причмокивали. Вода уносила течением пузыри от их морд.