И чем дальше Игнат и Маша заходили в невысокий, гнутый и искореженный лес, тем больше тут чувствовалась ночь.

Луна полным блюдцем висела над деревьями, повсюду зажигали иллюминацию гнилушки. Болотные огни с шуршанием скользили по шляпкам поганок и мухоморов. Все в царстве топей было таким, каким описывалось в сказках.

Наверное, из-за нереальности этой и стало Маше совсем не по себе.

Сказки. Не все они заканчивались пиром и свадьбой. Уж Мария-то хорошо знала оригинальные версии русского фольклора, которые первоначально не были предназначены для детей.

Их рассказывали деревенские сказительницы на потехах в общей избе, куда собирались, чтобы переждать долгие зимние вечера. С ярким огнем множества лампадок, на которые собирали всем селом, и всегда горячим самоваром.

Машину маму приглашали на потехи после смерти отца. Жители Березовки правильно сочли, что вдове Петра Романовича несладко было в ее притихшем доме. Маша любила компанию деревенских ребятишек. Ее принимали как свою, да и была она своей, не барышней, а сорванцом в рубахе и коротких штанишках.

Иногда на потехи заглядывал вдольский князь Мурзин. Был он уже стар, но традиций не забывал. Жертвовал красненькую «на самовар», испивал чаю, слушал пение девок и уходил, чтобы, дайте боги, вернуться в следующем году.

Бабы и девки пряли, вязали, шили и вышивали, кто на хозяйство, кто на приданое. Мужики чинили сбрую, строгали и плели сети. Конечно, и детвора прыгала по лавкам, лакомилась орехами и баранками.

Журчал голос сказительницы или перехожего странника со свежим, если повезет, арсеналом историй. Но чаще то были старые, всем известные предания – благостные и поучительные, услышав которые, дитя не проснется посреди ночи с плачем и испугом.

Сказки сказывались про царевен Поперечных и их любви к вдольским царевичам. Смело проникали девы в Явь в образах тварей лесных и болотных – в шкуре ли лягушачьей, жар-птицей или горлицей – чтобы быть с любимыми. Но творили козни вдольский князь-отступник Кащей (продавший душу ради бессмертия), трехглавый Змей-демон и его сестра Баба-яга, носатая ведьма, которая тоже непременно влюблялась в царевича.

И тогда уже вдольский витязь отправлялся за любимой в Навь, где ему помогали поперечные существа: волк-оборотень, леший и даже Баба-яга, с которой обязательно заключалась какая-нибудь выгодная для нее сделка.

Но когда, умаявшаяся, убаюканная сказкой, под теплыми шкурами засыпала на лавках детвора, в общей избе звучали совсем другие истории. Про глупую Липушку, которую голодная нечисть, пообещав жениха, заманила в лес на погибель. Про вздорную мачеху, в студеную зиму отдавшую упырям пасынков и проклятую каждую ночь слышать их голоса у окошка. Про дочь вдольского князя, высокомерную, но лишенную дара, после смерти отца устроившую войну с лесными жителями.

Маша не спала: терпела да слушала, закрыв глаза. И потом дома старательно записывала байки в свою тетрадку. Папа так делал, а значит, это было правильно.

«И никто не сыскал потом их косточек», — так заканчивались почти все страшные сказки.

На болоте Маше подумалось, что вся эта затея может закончиться, вот прям как в этих сказках. Как с княжьей дочерью, которая считала, что все обязаны ей в ножки кланяться, и отправилась ночью в лес учить уму разуму злую нечисть.

И сколько не храбрился Игнат, ведя спутницу по болотной тропке и демонстрируя невиданное спокойствие духа, был он всего-то обычным парнем. Поперечье и не таких добрых молодцев глотало, пережевывало и выплевывало, хорошо, если живыми. Про косточки думать не хотелось.