– Но самое отвратительное, – продолжаю, чувствуя, как голос дрожит от сдерживаемых слез, – Что ты заставил меня сегодня объяснять пятилетнему ребенку, почему его отец лежал голый с чужой тетей.

Лицо Мирона меняется, становится серьезным. Видимо, только сейчас до него доходит весь ужас ситуации.

– Макар... что именно он видел?

– Все, – отвечаю жестко, наблюдая, как он бледнеет. – Он видел вас двоих вместе в одной постели. Спрашивал, почему вы голые, что вы делаете, почему мама плачет.

Мирон хватается за спинку дивана, костяшки пальцев белеют от напряжения. Впервые за весь разговор он теряет самообладание.

– Боже мой... – шепчет он. – Я не знал... не думал...

– Знаешь, что еще он спрашивал? – продолжаю безжалостно, желая причинить ему максимальную боль. – Не уйдешь ли ты от нас. Пятилетний ребенок боится, что папа его бросит.

Слезы наворачиваются на глаза, но я не позволяю им пролиться. Не сейчас, не перед ним.

– Сколько часов я потратила сегодня, чтобы успокоить напуганного ребенка? – голос срывается, становится хриплым. – Сколько сил ушло на то, чтобы объяснить необъяснимое?

Мирон опускается на диван, закрывает лицо руками. Плечи вздрагивают. Но сочувствия не испытываю. Слишком поздно для слез.

– Что мне делать? – спрашивает он глухо. – Как исправить ситуацию?

Вопрос на миллион долларов. Как исправить то, что исправить нельзя? Как вернуть доверие, которое разрушено навсегда?

– Я хочу развод, – произношу твердо, и слова звучат как приговор.

Мирон резко поднимает голову, в глазах вспыхивает паника.

– Нет, – рычит он, и в голосе снова появляется властность. – Никакого развода не будет. Мы семья, и семья должна оставаться вместе.

Даже сейчас он пытается командовать, диктовать свою волю. Мужчина, привыкший к тому, что его решения не обсуждаются.

– Это не твой выбор, – отвечаю холодно. – Я больше не могу жить с человеком, который меня предал.

– Подумай о Макаре, – играет он последней картой. – Ребенок не должен расти без отца.

Макар. Конечно, он использует сына как аргумент. Но именно ради Макара я не могу больше терпеть эту ложь.

– Именно о нем я и думаю, – отвечаю спокойно. – Он не должен расти в семье, где нет уважения и верности.

Мирон встает с дивана, подходит ближе. Даже сейчас его физическое присутствие ощущается давлением. Высокий, мускулистый, привыкший подавлять одним своим видом.

– Алеся, будь разумной, – говорит он тоном, которым убеждает деловых партнеров. – Одна ошибка не должна разрушить пятнадцать лет брака.

Одна ошибка. Он называет измену ошибкой, как будто споткнулся на ровном месте.

– Это не ошибка, Мирон, – качаю головой. – Это выбор. Твой осознанный выбор.

Напряжение в комнате достигает предела. Мы стоим друг против друга, как противники перед боем. Пятнадцать лет брака повисли на волоске.

8. Глава 8

– Это не ошибка, Мирон, – качаю головой, чувствуя, как каждое слово царапает горло острыми когтями. Дыхание сбивается, воздух становится густым, вязким, будто в комнате внезапно повысилась влажность. – Это выбор. Твой осознанный выбор предать семью.

Сердце бьется так часто и громко, что кажется, его стук должен быть слышен во всем доме. Кровь пульсирует в висках болезненными волнами, каждый удар отдается звоном в ушах. Руки дрожат мелкой дрожью, и я сжимаю их в кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль острая, но она помогает сосредоточиться, не дает расклеиться окончательно.

Мирон резко разворачивается, и его движение напоминает хищника, готовящегося к атаке. Мышцы шеи напрягаются, образуя четкие линии под кожей. Даже сейчас, в момент глубочайшего кризиса, он не может отказаться от роли альфа-самца. Широкие плечи расправляются под белой рубашкой, которая слегка помялась за день, но все еще подчеркивает его статность. Подбородок поднимается вверх в знакомом жесте превосходства. Поза человека, который привык диктовать условия и получать желаемое.