Так или иначе, теперь, после длинного и странного дня, я приходил к неутешительному выводу, что не запомнил из инструктажа почти ничего стоящего. Храм-на-реке давно вызывал в бюро ищеек подозрения. Обоснованные или не очень, они возникали снова и снова. Неприкосновенный статус Храма запрещал не только проводить там задержания, но и вообще кого-то в чём-то обвинять. Перемещаться внутри него могли свободно все люди, независимо от того, к верхнему или нижнему городу принадлежал конкретный край комнаты или метр пола. Этот закон лишал любое ожидание рядом с Храмом-на-реке смысла — слишком хорошая видимость из высоких резных окон. Не выйдет никто, если заметит, что двери охраняют, и всё тут. А устраивать засаду там было негде. Река, набережная, а за ней куча узких улочек и закутков, никогда не угадаешь, в какую свернёт, а скрыться там для знакомого с городом человека труда не составляло. Если уж местные бывалые ищейки считали это пропащим делом, то я и вовсе не стал вслушиваться слишком сильно. Всегда знал, что мне придётся ставить на нечто новое и неопробованное, если хочу закончить своё дело быстро. И вот теперь у меня на плече висело тяжёлое и мокрое быстрое дело, а я понятия не имел, куда же его запихнуть.

Двери Храма-на-реке не закрывались никогда, но в такое время посетителей не было. Впрочем, я их и днём-то особо не заметил. В Академии читал, что о Лае вспоминали, когда это становилось выгодным или перед праздниками, чтобы успеть покрасоваться своей благостью перед соседями да получить каких-то священных сладостей. В остальное время Храм оставался предоставлен самому себе и своим пожизненным служителям. Выбирали и воспитывали их с детства, но я всё равно не мог представить, с каким характером должен был родиться ребёнок, чтобы посвятить свою жизнь… поливанию дерева. Которое и поливать-то не нужно было, Лая корнями уходила в реку. Вот ведь засада!

Внутри Храма посетителям полагалось стоять. На всякий случай я огляделся, но ожидаемо не нашёл ни лавки, ни вообще какой-нибудь мебели и всерьёз задумался, не бросить ли девчонку на пол, когда от одного из тёмных углов отделился лысый служитель в чёрных ночных одеждах, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

— Зло должно оставаться вне взора великой Лаи, — пропел он, а в голосе почудилось недовольство.

Я невольно покосился на огромный ствол в центре зала, но, к счастью, глаз на нём не нашёл и буркнул:

— Это не зло, это вода из реки.

— Зло в вашем сердце, а не в ваших руках. Мы не привечаем убийц, — туманно пояснил он и, прежде чем я успел открыть рот, добавил: — Даже тех, что считают это исполнением закона.

Служитель многозначительно посмотрел на тело девчонки у меня на плече. Тело в ответ дёрнуло свисавшими вниз руками, а я перехватил её поудобнее.

— Пожалуй, в убийцы мне пока рановато, — скривился я, — но вы точно станете соучастником, если мы так и продолжим нашу непринуждённую беседу.

Если какие-то мысли и посещали его голову, то на лице совершенно не отражались, оно застыло, как противная маска, чуть поменьше света — и мне стало бы жутко находиться с ним в одном помещении, а меня даже порождения в лесу не слишком-то пугали. Так и не дождавшись ответа, я сделал пару шагов к нему, оставляя на гладком полу мокрые следы, с одежды до сих пор капала вода, и решил перейти сразу к делу:

— Мне нужен проход в нижний город.

Ответа не последовало, служитель даже не моргнул.

— Я знаю, что вы пропускаете людей, — перешёл я на блеф, но ничего лучше всё равно не оставалось. — Не знаю, какими тайными знаками или паролями, она не успела пояснить, прежде чем отрубилась, поэтому просто прошу.