Набережная вдруг перестала казаться мне такой уж освещённой, под руку попадался только хлам, а в очередной раз выдернув её, я больно оцарапала запястье и по инерции облизала его. Выступила кровь.

Мой любимый нож тоже остался в мастерской. Впрочем, брать его и не стоило, мне совсем не хотелось, чтобы кто-то поймал меня с оружием, но теперь я жалела об этом, а воображение подкидывало варианты его использования, и почему-то отнюдь не ради спасения ищейки. Я то и дело оглядывалась, но позвать на помощь было некого.

Наконец, на самом дне я нашла пару отвёрток. Перешагнула через невысокую ограду, бросила сумку рядом с ней, надеясь, что с дороги она сойдёт за тёмный булыжник, если кто-то всё-таки объявится и решит прибрать к рукам добро. Самой ценной вещью там был второй фальшивый амулет, если, конечно, хотя бы он всё ещё лежал там, а я уже ни в чём не была уверена. Остальным хламом я дорожила скорее как памятью.

Вцепившись в отвёртки, я шлёпнулась на четвереньки и начала спускаться к реке, цепляясь своими импровизированными крючками за гладкую влажную землю. Я знала, что где-то впереди должна быть лестница к воде, но возвращаться сюда по мокрым плитам в сапогах со скользкой подошвой мне хотелось ещё меньше. Так я хотя бы… кхм… держала свою жизнь в руках.

Снизу подозрительно булькнуло, я остановилась и поискала голову ищейки над водой, но увы, он до сих пор никуда не делся.

— Не так уж ты и плавать не умеешь, — прошипела я со злостью, добравшись до середины пути. Барахтался ищейка громко и бессистемно, пытался удержаться за скользкую плиту. Выкарабкаться у него не получалось, но и медленным течением его никак не уносило. Какая жалость!

Я проехала последние двадцать сантиметров на боку и остановилась внизу, на коленях подползла к краю мокрой плиты. Ледяные капли обжигали пальцы. Уселась поустойчивее, воткнула в землю позади себя отвёртки и ухватилась за них рукой, для надёжности сжав обе вместе, потянула. Отвёртки остались на месте. Хорошо. Я наклонилась и протянула вторую руку ищейке. Схватила его за растопыренные горячие пальцы и попыталась поднять.

— Ты там ногами, что ли, в стену упрись, чудик.

Позади раздалось шипение, и оно нарастало!

Я повернула голову и ойкнула — моя собственная сумка катилась по склону, «удачно» выбрав для этого созданную мной же колею, и стремительно приближалась. Едва я успела сжаться, как она всей тяжестью врезалась мне в спину, перевалилась через край и с громким всплеском пропала под водой.

Опора ускользнула.

От удара меня швырнуло вперёд, я оказалась наполовину под водой, ноги всё ещё цеплялись за плиту. От полного падения в реку меня спасло только тело ищейки, на которое я и приводнилась, отчаянно размахивая руками. Грудь сжалась словно сдавленная ледяным корсетом и требовала немедленно вдохнуть. Под руку попалось плечо ищейки, я со всех сил оттолкнулась от него и вынырнула, перекатилась на бок, беспорядочно скользя пальцами по плите в попытках отползти от края.

Ищейка вынырнул следом, громко хватая воздух, я едва не утопила его. Он уцепился за мою ногу, приподнялся над водой, дотянулся до отвёрток, которые так и стояли, вбитые в землю, и, повиснув на них, карабкался на плиту.

Я лежала на спине, широко раскрыв горящие глаза, а звёзды надо мной кружились в беспорядочном, но странно замедленном танце. Казалось, что кто-то вытряхнул душу из моего тела, а потом, наигравшись, грубо впихнул её обратно. Измятую и растерзанную.

Ищейка отдышался, ткнул меня в бок, указывая направление, и громко скомандовал: