Тот же. Он посмотрел на меня и улыбнулся, обнажая игольчатые зубы, и чуть кивнул, будто приветствуя. Натянувшаяся кожа лопнула по линии скул, по щекам потекло гадким и совсем не кровью. Его плащ пришел в движение, распадаясь понизу на шевелящиеся змеями узкие ленты. Повинуясь жесту, две из них дернулись ко мне призрачно-дымными струями. Я запоздало отмахнулась тростью, размазав одну в воздухе, а по второй не попала. Она коснулась меня, мне стало все равно, и я шагнула на дорогу.

В лицо ударил тугой поток воздуха от развернувшихся перед моим носом черных крыльев. Я увидела раззявленный клюв с ниткой языка и как-то сразу хрипящую лошадиную морду и возницу-полутролля. Он тряс меня за плечи, а потом сунул в рот флажку и нос зажал. Я глотнула, зашлась кашлем. Крепкий напиток обжег горло, ураганом пройдясь по пищеводу, и сгустком лавы упал в желудок.

— Ну от! Живая! Живая?

— Не уверена, — пробормотала я, утирая проступившие слезы и чувствуя, как начинает гореть лицо.

— Живая, — заверил меня возница, подав мне в руки оброненную трость, — от и краски вернулись. А то как зачаровал кто. Куда ехать-то?

Ехать я отказалась. Перешла дорогу и направилась привычным маршрутом через парк, не особенно торопясь и отдыхая на скамейках.

Странное происшествие вымело из головы романтическую дурь о некромантах, а троллий самогон — запоздалый зябкий страх от случившегося. Теперь не мешало бы, чтобы и сам самогон куда-нибудь делся… Он так и плавал внутри меня раскаленной лужицей, постепенно охватывая все большее пространство.

Щеки горели, стало весело, на лице появилась неуместная блаженная улыбка. А еще ворон вдруг нашелся. Если только это не он меня там, у дороги, пытался таким странным способом оградить от беды.

Птиц перелетал с дерева на дерево по мере того, как я шла. Потом пропал. Подойдя к дому, я обнаружила его сидящим на покосившемся коньке над крыльцом. Смотрел, как обычно, осуждающе. Сегодня как-то особенно сильно осуждал.

После чая и перекуса меня сморило. Прежде я не спала днем. Мне никогда в голову не приходило днем спать, даже когда заняться нечем было. Это все троллий антистресс виноват. Но было в этом и положительное — проснулась я уже без насморка.

В комнату сочились сумерки. Зеркало явило помятую физиономию с лихорадочно блестящими глазами и растрепанными волосами. Я понятия не имела, когда явится ведьмак, мы не условились о времени, но то, что он явится не сомневалась.

Следовало основательно подготовиться, но единственное, что я сделала основательного в свете предстоящего действа — накрутила себя.

Выбравшись из ванной, долго думала, что надеть. Под руки лезло красное. Но это было бы чересчур, поэтому я выбрала темно-синее с двумя рядами пуговиц по лифу и не слишком глубоким, но широким вырезом, открывающим ключицы.

Под платье полагалась рубашка с высоким воротником, плотная и целомудренная, но вечер планировался совсем не таким, и я надела другую, из тонкого батиста с кружевом по краю, которое сейчас кокетливо выглядывало из выреза. Вышло мило. Мне понравилось.

Или все-таки красное? Нет, надену красное — сразу поймет, что дело нечисто.

После освидетельствования у меня случился дефицит шпилек, и я пыталась уложить кудрявую копну поприличнее тем, что осталось, потом плюнула. Пешта видел меня совсем без ничего, вряд ли его смутит пара выбившихся локонов.

Вечер густел, чай настаивался. Чайник кипел уже дважды. Меня начало потряхивать. Лучше бы я тогда сразу из Управления с Холином ужинать пошла, или что он там по-дружески предлагал.